Оптимисты - Миллер Эндрю

Прошлой осенью, когда он видел ее последний раз, она работала приглашенным куратором выставки в музее Курто. Встретившись в галерее, они пошли пообедать в «Арт-клуб» в Челси. Несмотря на сорок четыре года, на нее продолжали заглядываться мужчины с соседних столиков, может быть, даже больше, чем раньше, благодаря не столько длинным ногам и красивой коже, сколько полному достоинства обаянию, появившейся с возрастом уверенности. После обеда он проводил ее на Тит-стрит, к дому ее богатой подруги, с которой они вместе учились в колледже Святой Анны. Чмокнув ее в щеку, он подождал, пока она поднимется по лестнице и ступит в приветливо освещенную прихожую; повернувшись, она помахала ему рукой.

И вдруг это! «Старая беда» двадцать лет спустя. Ниоткуда? На что ее будут сваливать в этот раз? Что они, в Данди, могут предложить?

Справа на холме показались жесткие крылья гигантского серафима Гормли. Скоро они будут в Ньюкасле^[19]; до Бервика осталось меньше часа. Что дальше?

Нужно иметь мнение, план действий, но ни того ни другого не было. Размышления ни к чему не приводили. Рассудок просто подсказывал, что в его состоянии он вряд ли сможет помочь другим. Нужно было действовать сердцем, а его сердце замкнулось в ту ночь, когда он поймал в объектив смерть. Но кому объяснишь свою ущербность? Отцу? Клэр? Конечно, можно сойти с поезда в Ньюкасле, сочинить срочно подвернувшуюся работу, проект, который невозможно отложить, но он знал, что не сделает этого. Он следил за пробегающими мимо пригородами, изгибом проложенного вдоль реки полотна. Две минуты пребывания в ломкой тени станции, резкий свисток, и он опять несся на север, как глупый доктор с пустой аптечкой, неспособный даже найти слова утешения.

7

Водитель такси знал «Дом Теофилуса», хотя мнение о нем держал при себе, если и имел его. Оставив город позади, они опять ехали по побережью, затем пересекли узкую, засоленную до белизны дамбу, проложенную между блестящими пятнами глинистой почвы и клочками болотной травы. На острове они миновали группу семенящих от автобусной стоянки туристов; многие, несмотря на припекающее спину солнце, были в ярких ветровках — с востока налетал порывистый ветер, задувая волосы на лицо и заставляя прятать руки в карманах. Зимой — а зима здесь продолжалась восемь-девять месяцев — погода выдувала из обитателей любую изнеженность. Чтобы здесь жить, нужно было здесь родиться или овладеть искусством согреваться помыслами своими.

«Дом Теофилуса» оказался первым крупным домом в деревне. Он стоял на перекрестке дорог — серый, побитый погодой, ничем не примечательный куб с кирпичными пристройками сзади и мощеной дорожкой, ведущей к входной двери. Из одного сарая высунул голову человек в комбинезоне и защитных очках для сварки. Клем назвался, но человек, похоже, уже догадался, кто он. Разглядывая Клема сквозь зеленые стекла очков, он сообщил, что отец уехал за кормом для кур и скоро вернется. В это время большинство членов общины заняты; Клему нужно найти управляющего гостиницей. Он где-нибудь в доме, может — наверху.

— Полдник — в пять тридцать. Яичный салат, — сказал мужчина, втягивая голову обратно в сарай. — Слушайте гонг.

Войдя в дом и обойдя его, комнату за комнатой, Клем никого не обнаружил. Для общины из двадцати человек помещения выглядели на удивление нежилыми. Ни тебе грязной чашки, ни забытой на стуле книги, ни брошенных у двери ботинок, ни трубочного дымка. Порядок, как в казарме.

Белые, почти голые стены — лишь у полуоткрытой двери в контору висела картина с изображением изумленного мужчины, получающего корзину яблок и роз из рук высокого, выполненного в стиле эпохи Возрождения ангела (что за детское пристрастие к ангелам? Может, они и в колдунов верят? И в леших?). Напротив картины медленно и важно тикали напольные часы с маятником; рядом с ними, огибая окно с матовыми стеклами, лестница выходила на широкую пустую площадку, предлагавшую на выбор четыре наглухо закрытые двери. Толкнув и осторожно приоткрыв оказавшуюся напротив него, Клем вошел в маленькую, залитую масляно-желтым светом комнатку, в которой перед простым алтарем стояли на коленях двое мужчин со склоненными седыми головами и сцепленными под подбородками руками. Если они и слышали Клема, то не подали виду. Современность с ее диссонансами исчезла; свечи, позы мужчин, легкий, будто ищущий опоры в бесконечности наклон тел — все, как и пять столетий назад. Он чувствовал на языке их благовония — вкус пепла и аромат дерева. Пламя свечи дрожало от лестничного сквозняка. Один из мужчин повел шеей, словно всплывая на поверхность из пучины сна. Клем сделал осторожный шаг обратно на площадку и мягко прикрыл дверь.