Мартовские коты. Сборник - Кетро Марта

Прикармливал рыжий девушек гречкой, тайком выдавал им из кармана халата лишний паек хлеба, приносил безвкусный мутноватый чай и тяжелые серые куски сахара. Голодные бледные са-нитарочки смущались, медсестры переглядывались, сверкали глазами, принимали угощения, хихикали и убегали наверх в палаты. Возвращали девушки рыжему пустые кружки, тарелки и миски, но ни ласкового взгляда, ни нежного слова ему не дарили. А когда рыжий робко пытался пригласить какую-нибудь из них прогуляться вечером, отнекивались санитарочки, говорили, что уборка, под предлогом перевязки, смены капельниц и уколов затихали и отказывались медсестры. И потом несколько дней избегали его, опасались ухаживаний, боялись, что засмеют подруги и будут подшучивать врачи. Но вскоре снова пили жидкий кисель, принимали добавку гречки с тушенкой, а за спиной хихикали: «Ты гляди, опять рыжий свиданья добивается, хочет любовь крутить». И дразнили повара между собой конопатым Кузькой.

– Понимаете, беда-то какая, – качая головой, причитает бабушка. – Вроде бы посмеяться, поговорить с ним все были не против, но как до ухаживания доходило, никто не соглашался с ним гулять. Получалось, не любили его девчонки, – со вздохом заключает она. – А он очень переживал... Конечно, в сравнении с военными никакой выправки у него не было. Худой, невидный, в мятом и замызганном поварском халате. Да еще весь в веснушках. Ну кто с таким пойдет?

Смешил рыжий девушек, санитарочки и медсестры улыбались, а сами украдкой поглядывали ему через плечо: за окном столовой по аллее ковыляли, опираясь на костыли, двое раненых. Или кто-нибудь с перебинтованной головой дремал на скамейке. Рыжий горевал, но старался не подавать виду: шутил, насвистывал, крутился на кухне. А влюблен он был давно в Свету, невысокую санитарку с толстой каштановой косой. Чего он только ни делал, стараясь привлечь ее внимание! Света подарки гордо отстраняла, от угощений отказывалась, на рыжего внимания не обращала.

– Короче говоря, у повара не было никаких шансов, – это я, как спортивный комментатор, объясняю окружающим сложившуюся ситуацию. Бабушку мои слова не раздражают, а наоборот, приводят в восторг. Она их подхватывает и старается умело ввернуть в рассказ.

– Да, совершенно верно, – с улыбкой вздыхает она. И с прищуром вкусно заключает: – Не было у нашего Кузьки-повара никаких шансов.

А сирень уже осыпалась. По госпиталю разнесся слух, что должны приехать артисты. Утром рыжий подошел к двум Светиным подругам, молоденьким медсестрам. Поздоровался, побалагурил и как бы невзначай бросил: «Чувствуете? Это мы котлеты жарим. Кстати, девчата, хотите, угощу?»

А рыжий, зная вкус и запах всем до тошноты надоевшей мамалыги, искоса хитровато поглядывал на медсестер. Девушки стояли перед поваром, стараясь не подавать виду, что от одного слова «котлеты» земля уплывает из-под ног. Тогда рыжий, причмокнув, принялся неторопливо и вкусно рассуждать: «Девчата, вы даже не представляете, как я давно не делал котлет. А тут местные на днях свинью зарезали. По особой просьбе начальства. Большая группа военных скоро на фронт отправляется, решили их на дорожку угостить. Мясо свежее. Крутили мы его часа два, потому что ножи на мясорубке заржавели и затупились. Потом я лук резал, злой, до сих пор щиплет глаза. Сухари в молоке размачивал, кошка чуть в миску не забралась. Вон, смотрите, как руки фаршем пахнут. Теперь жарим мы их в сале». Так рассказывал рыжий, поглядывая, как подружки в подпоясанных под грудью халатиках бледнеют и от голода еле держатся на ногах.

Потомив еще немного, он добродушно бросил: «Угощу я вас, девчата, котлетами, так уж и быть. Но и вы мне помогите. Подговорите, чтобы Светка встретилась со мной вечером в саду. А? Там, где старая черемуха с одним обломанным стволом. Ну упросите вы ее. А я вас не обижу, так уж и быть, угощу».

Девушки слушали недоверчиво, смешливо поглядывали на повара. Постепенно смысл его предложения начинал до них доходить. Они многозначительно переглядывались, подталкивали исподтишка друг дружку локотками, неумело сдерживали смешки. А рыжий во что бы то ни стало был намерен добиться своего. Он так загорелся, что сгоряча наобещал подругам-сообщницам за устройство свидания кастрюльку котлет. Чем он будет кормить военных, уже его не волновало.

Но подруги не сдавались и отшучивались, что насильно мил не будешь и любовь не купишь. Терпение рыжего лопнуло, он махнул рукой и, насупившись, направился оттирать плиту. А медсестры, быстро пошептавшись, поскорей его догнали и дернули за выпачканный в жире рукав халата: «Да погоди ты, мы что-нибудь придумаем, не падай духом! Мы с ней поговорим, проведем воспитательную работу. Вот увидишь, как миленькая прибежит твоя Светка в назначенный час. Ты, главное, котлеты не сожги». Наобещали, подразнили «рыжим-бесстыжим», но не обидно, а уже ласково. А котлеты просили передать заранее, через заднее окно кухни, заслоненное шкафом от чужих глаз.

Ближе к вечеру, после условного стука маленьким камешком в стекло двум заговорщицам-подружкам была передана, завернутая в полотенце, кастрюля с котлетами. Рыжий тихонько приоткрыл одну из створок, высунулся из окна и спустил передачу. Подруги кое-как, встав на цыпочки и вытянув руки, бережно подхватили драгоценный сверток и скорей побежали к себе в комнатку, сверкая белыми халатиками под окнами госпиталя. С испугу казалось, что запах лука и шкварок, от которых у голодных девушек кружилась голова, растекается по саду, заползает в окна первых этажей госпиталя и несется туда, через забор, к госпиталю легкораненых. И веется дальше, по проселочной дороге, мимо полей. Они бежали, воровато пригнувшись, дрожали от страха и приглушенно прыскали сдавленным и беспечным смехом, каким умеют смеяться только девятнадцатилетние девчонки.

В назначенный час, в прохладных сумерках, рыжий ожидал в саду, облокотившись о темный ствол старой черемухи. Он старательно насвистывал, делая вид, что спокоен, а сам нервно ломал веточку в руке. Веточка гнулась, а ломаться не хотела, и от сочной зеленой коры шел горький аромат. Было тихо, со стороны госпиталя струился мутный свет, слышался лай, тарахтение грузовика, пение, редкие голоса. Веточка так и не сломалась, рыжий отбросил ее. А потом сквозь листву и стволы он вдруг уловил движение. Что-то, сверкая, приближалось. Совсем рядом тихо хрустнул наст, и Света, запыхавшись, вынырнула из темноты в белом халатике, перепоясанном под высокой грудью. Сегодня на ней не было белой косынки, которую обычно носили медсестры, и коса темнела на плече. Над ее верхней губой чернела большая родинка, от которой рыжий никак не мог отвести глаз. Света тихо поздоровалась и застыла в тени, рассматривая повара из-под бровей. Она прислушивалась и всматривалась куда-то в сторону госпиталя, видимо, в ожидании приезда обещанных артистов.

Рыжий оробел, будто всю его удаль сдул резкий порыв прохладного ветра, пахнущего сеном и рекой. Они долго стояли поодаль друг от друга, то переговаривались вполголоса, то неловко молчали. Что там было дальше, никому неизвестно. Минут через десять, когда рыжий, осмелев, легонько обнял девушку за талию и уже потянулся прикоснуться колючей губой к ее щеке, прибежала операционная сестра: «Светка, скорей пойдем, тебя врачи обыскались, грозят выговором. Полчаса ищем тебя везде, у нас экстренная операция, а ты тут любовь крутишь». Отпрянул рыжий, растерянно поглядел на операционную сестру, полную, строгую бабу с закатанными рукавами. Трепыхнулась ветка черемухи, и Светин белый халатик понесся к госпиталю. Остался рыжий повар один в темном саду, напоенном ароматами цветов, трав, птичьими голосами и далекими песнями, которые струились в теплых, южных сумерках, несмотря на войну.

На самом деле никакой экстренной операции не намечалось. Все с нетерпением ждали концерта, подружки-медсестры заканчивали ужин, а, точнее, настоящий пир, какого не бывало с начала войны. Вычистив пустую кастрюлю хлебом, помолчали и начали собираться на танцы. Никто Свету в госпитале не искал. Поначалу она ни в какую не соглашалась встретиться с рыжим наедине. Когда подруги заикнулись об этом, Света раскраснелась и уперла кулачки в бока. «Вы что, сдурели, девки? – кричала она. – Сами впутались в эту историю, сами с ним и встречайтесь. И котлет мне ваших не надо». И топнула толстым каблуком по деревянному полу. Но подруги не отступились, уж очень им хотелось получить обещанное угощение. Около часа из-за двери бывшей учительской, где они квартировали, слышался то шепот, то обиженные всхлипы, то возмущенное: «Сами с ним гуляйте, а я никуда не пойду!»

Наконец Свету с трудом уговорили. «Не волнуйся, не успеет рыжий руки распустить и губу раскатать, а мы тебя уже спасем», – смеялись подружки. Так и решили оставить хитрого повара без любви и без котлет. А чтобы не вызывать у него подозрений, подговорили операционную сестру, спорить с которой не решились бы даже некоторые врачи. И убежала Света вслед за ней без оглядки. А позже, на долгожданном концерте, танцевала, прижав голову к груди высокого, чуть прихрамывающего майора.