Игрунка в ночи (сборник) - Мураками Харуки

Кто теперь вот так сказануть сможет? Чтоб у натуральной обезьяны лапы соскользнулись и она с натурального дерева свалилася. Вот ведь, оказывается, как оно взаправду бывает. Поговорки – эт вам не хухры-мухры. Наши предки шибко умные были ребята. Знали, что к чему. Я тут покумекал вот чего. Насчет ентой вот поговорки-то: «И обезьяна падает с дерева». Вона обезьяна-то натуральная с дерева шмякнулася, по-настоящему хоп – и упала, так ить не будешь енту обезьяну отчитывать, мол: «Осторожней надобно быть, говорят же: “И обезьяна с дерева падает”». Как ни крути, поговорка – это ж аллегория, понимать надо. А разве нет? Разве эдакое скажешь обезьяне, которая с дерева-то шмякнулася. Ей эдакое скажешь, а у ней настроение раз – и подпортится. Как же такое сказать-то можно? Я б верно не смог. Но все ж удивительно дело – как в поговорках говорится, так и бывает. Обезьяна и правда падает с дерева. Уж так я удивился, просто слов нету. А вот тебе приходилося ли видеть голубя, в которого попали из игрушечного ружья? А вот мне приходилося, чесслово. Вон давеча наблюдаю я за голубем. И вдруг в него – бах из игрушечного ружья. Чесслово. Правда истинная. Меня чуть кондрашка не хватила. Ведь голубь натуральный, и тут в него из ружья пульнули. Ну дак вот…

Структурализм

Надеюсь, что не обеспокою Вас своим письмом.

Пожалуйста, не спрашивайте меня про Роппонги. Мне и правда нечего рассказать вам о Роппонги. Если я по делам (что естественно, ибо без особого дела я бы туда не отправился) выхожу на станции метро «Роппонги» – туг же впадаю в панику. Никак не могу вспомнить, то ли Роппонги в той стороне, где Камиятё, то ли Роппонги уже здесь. Но, кое-как собравшись с мыслями, я выхожу в Роппонги. Побаиваясь неприятного предчувствия – наверное, сегодня опять ничего не получится, – поднимаюсь по лестнице. Переведя дух, оглядываюсь по сторонам. Это банк «Мицубиси», это… что же это было? Ага, кондитерская «Almond»… Но чем больше я думаю, тем сильнее во мне разрастается паника – растекается беззвучно, словно жижа в кромешной тьме. Я мысленно пытаюсь представить карту. Пытаюсь мыслить рационально. Однако абсолютно теряю представление о том, как здания расположены друг относительно друга. Какое из них театр «Хайюдза» ^[13], какое – Министерство обороны, какое – музыкальный магазин «WAVE»…

Не поймите меня неправильно, я не страдаю топографическим кретинизмом. Скорее, наоборот, в городе я ориентируюсь хорошо. Вот, скажем, в Аояме, или Сибуе, или Гиндзе, или Сидзюку – да и в других районах – я еще ни разу не заблудился. Поверьте, только Роппонги мне никак не дается. В Роппонги мне никуда не добраться. Я и сам толком не понимаю почему, но у меня правда ничего не выходит. Может, на мои нервы воздействует какой-нибудь магнетизм особого рода. А может, Министерство обороны проводит какие-то странные опыты с секретным электронным оборудованием. Или же Роппонги как-то действует на мое подсознание, и в лобной доле моего мозга зарождается паника. Иных причин мне на ум не приходит. Отчего у меня в Роппонги возникает такая сильная паника?

Поэтому прошу вас, ничего не спрашивайте у меня о Роппонги. А еще ничего не спрашивайте о структурализме. Мне нечего рассказать вам о структурализме.

На этом я с Вами прощаюсь и желаю Вам всего наилучшего.

Тертая редька

Как всегда, Человек-Верблюд проковылял по лестнице в подвал с подносом еды в руках. Он был, как и прежде, уродлив и грязен. Вернее сказать, с каждым днем Человек-Верблюд становился все грязнее и уродливее. Из носа текли сопли, в одном глазу был пузырь с чем-то мутным внутри. Желтые и поломанные зубы торчали вперед, уши заляпаны грязью, длинные волосы покрыты перхотью так, что при каждом шаге всюду сыпалась белая пыль. Что уж говорить о жуткой вони изо рта. Еду, которую он принес, я есть не собирался.

Когда я сказал ему об этом, Человек-Верблюд смачно харкнул в тарелку с супом и радостно ответил мне:

– Как знаешь. Мне плевать, если ты здесь помрешь с голодухи. Тебе в любом случае конец. Он все равно один. Вааще. Хе-хе-хе-хе.

В другой ситуации один или два Человека-Верблюда меня бы не пугали. Но сейчас обе мои руки были крепко прикованы толстенной цепью к стене. Человек-Верблюд вытащил огромный термокаутер, который долго пролежал в очаге, поднял его раскаленным докрасна кончиком в воздух и с удовольствием оглядел его.