Дэнс, дэнс, дэнс - Мураками Харуки

— Я слышал, ты помог Юки? — вдруг обратился ко мне сэнсэй.

— Да так, ерунда, — пожал я плечами. — Вместе сели в самолет, вместе вернулись домой, вот и все. Ничего особенного. А вот вам большое спасибо, что с полицией выручили. Очень вам обязан…

— А-а, это… Да, пустяки. Считай, что мы квиты. Не забивай себе голову. Дочь попросила, я сделал — все равно что сам захотел. Так что не напрягайся. А полицию я и сам давно терпеть не могу. В свое время тоже от нее нахлебался. Я ведь был там, у Парламента в шестидесятом, когда погибла Митико Канба…^[37] Давно это было. Давным-давно…

На этих словах он нагнулся, подобрал с земли клюшку и, легонько постукивая ею по ноге, принялся ощупывать меня взглядом: сначала лицо, потом ноги, потом снова лицо. Словно хотел понять, как мое лицо взаимодействует с ногами.

— Когда-то давно люди хорошо понимали, что на свете справедливо, что нет, — произнес Хираку Макимура.

Я вяло кивнул.

— В гольф играешь? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Не любишь гольф?

— Люблю, не люблю — не знаю, не пробовал никогда.

Он рассмеялся.

— Так не бывает, чтобы люди не знали, любят они гольф или нет. Большинство тех, кто в гольф не играл, его не любят. По умолчанию. Так что можешь говорить честно. Я хочу знать твое мнение.

— Если честно — то не люблю, — сказал я честно.

— А почему?

— Ну… Так и кажется, будто все это сделано, чтобы дурачить окружающих, — ответил я. — Все эти помпезные клюшки, тележки, флажки. Расфуфыренные костюмчики, обувь. Все эти приседания с прищуриваниями над травкой, уши торчком… Вот за это и не люблю.

— Уши торчком? — переспросил он удивленно.

— Ну, это я образно выразился. Без конкретного смысла. Я только хочу сказать, что весь антураж гольфа действует мне на нервы. А “уши торчком” — просто шутка, — пояснил я.

Хираку Макимура снова воззрился на меня пустыми глазами.

— Ты немного странный, да? — спросил он меня.

— Да нет, не странный, — ответил я. — Самый обычный человек. Только шучу неудачно.

Наконец ученик притащил на подносе две бутылки пива и пару стаканов. Примостил поднос на ступеньку веранды, откупорил бутылки, разлил по стаканам пиво. И убежал — так же быстро, как и в прошлый раз.

— Ладно. Пей давай, — сказал Хираку Макимура, присаживаясь на ступеньку.

— Ваше здоровье, — сказал я и отхлебнул пива. В горле у меня пересохло, и пиво казалось на удивление вкусным. Но я был за рулем, и про себя решил много не пить. Одного стакана достаточно.

Точного возраста Хираку Макимуры я не знал, но выглядел он лет на сорок пять, не меньше. Роста невысокого, но из-за крепкого телосложения смотрелся крупнее, чем на самом деле. Широкие плечи, толстые руки и шея. Шея, пожалуй, даже слишком толста. Будь эта шея чуть тоньше, он мог бы сойти за мужчину спортивного типа; однако двойной подбородок и роковые складки на шее ясно говорили о нездоровом образе жизни, который долгие годы вел этот человек. И сколько тут ни размахивай клюшкой для гольфа — от этого уже не избавиться. Годы берут свое. На фотографиях, что я видел когда-то давно, Хираку Макимура был стройным молодым человеком с проницательными глазами. Не красавцем, но что-то в нем притягивало взгляды. Нечто сулящее миру прогрессивного автора, которым он станет когда-нибудь очень скоро. Сколько лет назад это было? Пятнадцать, шестнадцать? В его глазах еще угадывалась былая проницательность. Иногда эти глаза даже казались красивыми — в зависимости от того, как на них падает свет, и под каким углом в них смотришь. Волосы короткие, с проседью. Темный загар — надо думать, от частой игры в гольф — приятно сочетался с тенниской “Lacoste” цвета красного вина. Обе пуговицы под горлом, понятно, расстегнуты. Слишком уж толстая шея. Красные тенниски “Lacoste” вообще очень редко бывают кому-нибудь впору. Люди с тонкой шеей смотрятся в них ощипанными цыплятами. А толстые шеи они перетягивают так, точно хотят задушить. Мало кому удается совпасть с идеалом. Хотя дружище Готанда, конечно, и тут бы совпал на все сто… Эй. Прекрати. Больше ни мысли о Готанде!

— Я слышал, ты что-то пишешь? — спросил меня Хираку Макимура.

— Ну… Писательством я бы это не называл, — ответил я. — Сочиняю тексты, заполняю рекламные паузы. О чем угодно. Был бы текст как таковой — а смысл не важен. Кому-то ведь надо и такое писать. Вот я и пишу. Все равно что разгребаю сугробы в пургу. Культурологические сугробы…