Комедианты - Грин Грэм

— Большой, если он не врет. На Кубе достаточно было одному человеку...

— Сколько раз я это слышала. Повторяете, как попки. Меня тошнит от этих разговоров. Здесь не Куба.

— Нам с тобой без него будет легче.

— Ты только об этом и думаешь?

— Да. Вероятно.

У нее был маленький синячок чуть пониже ключицы. Стараясь говорить шутливым тоном, я спросил:

— Что это ты с собой наделала?

— Ты о чем?

— Вот об этом синяке. — Я дотронулся до него пальцем.

— Ах это? Не знаю. У меня такая кожа, чуть что — синяк.

— От игры в рамс?

Она поставила стакан и повернулась ко мне спиной.

— Выпей и ты, — сказала она. — Тебе это тоже не помешает.

Я налил себе виски:

— Если выеду из Ле-Ке на рассвете, я вернусь в среду около часа. Ты приедешь в гостиницу? Анхел будет еще в школе.

— Может быть. Давай не будем загадывать.

— Мы не виделись уже несколько дней, — добавил я. — И тебе больше не надо будет спешить домой играть с ним в рамс.

Она повернулась ко мне, и я увидел, что она плачет.

— В чем дело? — спросил я.

— Я же тебе говорила. У меня такая кожа.

— А что я сказал?

Страх оказывает странное действие: он повышает содержание адреналина в крови; вызывает недержание мочи; во мне он возбудил желание причинять боль. Я спросил:

— Ты, кажется, огорчена, что теряешь Джонса?

— А как же мне не огорчаться? — ответила она. — По-твоему, ты страдаешь от одиночества там, в «Трианоне». Ну а я одинока здесь. Одинока с Луисом, когда мы молчим с ним в двуспальной кровати. Одинока с Анхелом, когда он возвращается из школы и я делаю за него бесконечные задачки. Да, с Джонсом мне было весело — слушать, как люди смеются над его плоскими шутками, играть с ним в рамс. Да, я буду по нему скучать. Скучать до остервенения. Ох, как я буду по нему скучать!

— Больше, чем скучала по мне, когда я уезжал в Нью-Йорк?

— Ты же хотел вернуться. По крайней мере ты так говорил. Теперь я не уверена, что ты этого хотел.

Я взял два стакана виски и поднялся наверх. На площадке я сообразил, что не знаю, где комната Джонса. Я позвал тихонько, чтобы не услышали слуги:

— Джонс! Джонс!

— Я здесь.

Я толкнул дверь и вошел. Он сидел на кровати совершенно одетый, даже в резиновых сапогах.

— Я услышал ваш голос, — сказал он, — оттуда, снизу. Значит, час настал, старик.

— Да. Нате выпейте.

— Не помешает.

Он скорчил гримасу.

— У меня в машине есть еще бутылка.

— Я уже сложил вещи, — сказал он. — Луис одолжил мне рюкзак. — Он перечислил свои пожитки, загибая пальцы: — Запасная пара туфель, еще одна пара брюк. Две пары носков. Рубашка. Да, и погребец. На счастье. Понимаете, мне его подарили...

Он споткнулся на полуслове. Может быть, вспомнил, что тут он сказал мне правду.

— Вы, видно, рассчитываете, что война продлится недолго, — сказал я, чтобы замять разговор.

— Я должен иметь не больше поклажи, чем мои люди. Дайте срок, и я налажу снабжение. — Впервые он заговорил, как настоящий военный, и я чуть не подумал, что зря на него наговаривал. — Вот тут вы сможете нам помочь, старик, когда я налажу курьерскую службу.

— Давайте лучше подумаем о более неотложных делах. Прежде надо доехать.

— Я страшно вам благодарен. — Его слова снова меня удивили. — Ведь мне здорово повезло, правда? Конечно, мне до чертиков страшно. Я этого не отрицаю.

Мы молча сидели рядом, потягивая виски и прислушиваясь к раскатам грома, от которых дрожала крыша. Я был настолько уверен, что в последний момент Джонс станет увиливать, что даже растерялся; решимость проявил Джонс:

— Ели мы хотим выбраться отсюда, пока не кончилась гроза, нам пора. С вашего разрешения, я попрощаюсь с моей милой хозяйкой.

Когда он вернулся, у него был вымазан губной помадой уголок рта: трудно было понять, то ли от неловкого поцелуя в губы, то ли от неловкого поцелуя в щеку.

— Полицейские распивают ром на кухне, — сообщил он. — Давайте двинем.

Марта отперла нам парадную дверь.

— Идите вперед, — сказал я Джонсу, пытаясь снова взять в свои руки власть. — Пригнитесь пониже, чтобы вас не было видно в ветровое стекло.

Мы оба промокли до нитки, как только вышли за дверь. Я повернулся, чтобы попрощаться с Мартой, но даже тут не смог удержаться от вопроса:

— Ты все еще плачешь?

— Нет, — сказала она, — это дождь. — И я увидел, что она говорит правду: дождь струился у нее по щекам, так же как и по стене, за ее спиной. — Чего ты ждешь?