Каменный плот - Сарамаго Жозе

Ехали они куда глаза глядят, а оказалось, что заехали в Каталонию, причем глубоко внедрились на её территорию. Бизнес их процветал, идея заняться именно этой отраслью коммерции оказалась в самом деле блистательной. Людей на дорогах стало значительно меньше, а это значило, что, хоть полуостров и продолжает вращаться, жители его вернулись к нормальной жизни, если, конечно, их обычные и привычные труды и досуги, поведение и нравы можно счесть нормальной жизнью. Почти не встречались теперь брошенные безлюдные деревни, однако нельзя сказать, что все дома обрели теперь прежних своих владельцев: многие мужчины привели себе новых жен, многие женщины — новых мужей, и дети перемешались — таково обычное следствие крупных войн и миграций. И не далее как сегодня утром сказал вдруг Жозе Анайсо, что необходимо решить судьбу их маленького сообщества, раз уж, похоже, прекратились сшибки и стычки: полуостров — эта версия если не самая верная, то, по крайней мере, самая приятная — будет по-прежнему кружиться на месте, что не причинит никаких неудобств гражданам в их повседневных заботах, ну, разве что никогда отныне нельзя будет сориентироваться на местности, но это не так уж страшно: ни в каком законе не сказано, что нельзя жить, не зная, где север. Нашим путникам посчастливилось увидеть Пиренеи и с высоты их — море. Наверно, с самолета так! — воскликнула Мария Гуавайра, но Жозе Анайсо, как человек более опытный, поправил: Да что ты, никакого сравнения: когда смотришь из иллюминатора, голова не кружится, а здесь, если б мы не цеплялись за землю изо всех сил, сами, по доброй воле, бросились бы в море. Ну так вот, продолжал он, завершая это утреннее совещание, рано или поздно нам придется решать нашу судьбу, ведь нельзя же в самом деле до гробовой доски кочевать по дорогам. Жоакин Сасса высказал свое согласие, женщины воздержались, подозревая, что есть какая-то тайная причина подобной торопливости, и только Педро Орсе робко напомнил, что земля продолжает содрогаться, и если это — не признак того, что путешествию их ещё рано завершаться, то он попросил бы, чтобы ему объяснили, ради чего тогда они его затевали? В иных обстоятельствах подобный аргумент при всей своей сомнительности пронял бы присутствующих до глубины души, но после известных событий, оставивших такие глубокие рубцы в этих самых душах — или ещё где-нибудь — в словах Педро Орсе увидят своекорыстие и личный интерес, и эта мысль ясно читается в глазах Жозе Анайсо, который говорит так: Вот сейчас поужинаем, и пусть каждый скажет, что он думает по этому поводу — продолжать ли путь или возвращаться домой. Где он, дом? — только и спросила Жоана Карда.

Тут появляется Педро Орсе, ведя с собой ещё кого-то: как издали показалось, старика, вот и славно, его нам только и не хватало. Тот тянет за узду осла под вьючным седлом, ничем этот осел особо не примечателен, кроме разве что серебристой шкуры, обтягивавшей ребристые его бока, отчего и дано ему было имя Платеро,^[33] которое, мы надеемся, он покроет славой ведь и Росинант, то есть по-нашему «Одр», оказался достаточно бодр. Педро Орсе, остановившись у невидимой черты, отделяющей бивак от остального мира, приступает к церемонии представления незнакомца, что всегда надлежит делать по эту сторону крепостного рва, и нам даже не надо запоминать эти и подобные правила — сильна обитающая в нас историческая память. Торжественно произносит Педро Орсе: Вот мой земляк: я встретил его и пригласил откушать с нами чем Бог послал — ну, насчет земляка вышла небольшая натяжка, вполне, впрочем извинительная, ибо в эту пору тоскует португалец из Миньо и португалец из Алентежо по одной и той же родине, и если одного от другого отделяет пятьсот километров, то между ними и Европой километров этих пролегло шесть тысяч.

Человека Жоакин Сасса и Жозе Анайсо не узнают, чего нельзя сказать об осле: в нем чудится им нечто знакомое, и ничего удивительного — за несколько месяцев с ослом, слава тебе Господи, не происходит таких разительных перемен, как с грязным и взлохмаченным человеком, который может обрасти щетиной, растолстеть или исхудать, или из волосатого стать плешивым, и родной жене придется раздеть его догола, чтобы убедиться в том, что безобманная примета — на прежнем месте, но порою — слишком поздно все это произойдет, и раскаяние не стяжает себе плод прощения. Исполняя долг гостеприимства, произносит Жозе Анайсо: Добро пожаловать, садитесь с нами, а если угодно — можете расседлать осла, пусть отдохнет, соломы у нас хватит и на его долю. Разнузданный и развьюченный, ослик выглядит моложавей, и видно теперь, что он будто отлит из серебра высокой пробы, но двух сортов потемней и посветлей. Кони покосились на вновь прибывшего, явно сомневаясь, что он по тщедушию своему сможет послужить им подспорьем — как ты такого маломерка впряжешь к ним третьим? Хозяин же, устроив ослу ужин, вернулся к костру и, прежде чем подкатить камень, который должен был служить ему сидением, представился: Роке Лосано, а обо всем прочем, требующемся по самым элементарным правилам повествования, мы умолчим, дабы избежать повторения. Только собирался Жозе Анайсо спросить, есть ли у осла кличка, и если есть, то какая, не Платеро ли, как последние слова, произнесенные Роке Лосано: Пошел поглядеть на Европу, заставили его придержать язык внезапное воспоминание воздело перст в памяти его, и он пробормотал: Я знаю этого человека, и озарение это было более чем ко времени: согласитесь, обидно, в сущности, что требуется осел для того, чтобы узнать человека. Подобные же движения происходили, вероятно, и в голове Жоакина Сассы, который не без колебаний промолвил: Мне кажется, мы с вами уже где-то встречались. И мне тоже, ответил Роке Лосано, припоминаются мне двое португальцев, что попались мне в самом начале пути, только те были на машине и без спутниц. Мир наш, сеньор Роке Лосано, так крутится и вертится, и на каждом витке что-то теряешь, а что-то приобретаешь, и потому немудрено было потерять автомобиль по прозвищу Парагнедых, а взамен разжиться этой вот галерой, двумя конями, двумя женщинами и ещё одним мужчиной, сказала Мария Гуавайра. И ещё кое-чем, что окажет себя лишь впоследствии — смысл этой сентенции, прозвучавшей из уст Жоаны Карды, остался темным и невнятным для Педро Орсе и для Роке Лосано, но зато его отлично поняли Жозе Анайсо с Жоакином Сассой, и обоим не понравился этот намек на тайны человеческого организма — женского, в особенности.