Все божьи дети могут танцевать - Мураками Харуки

— Потихоньку, постепенно умирать в тесном и темном месте. Ладно бы задохнуться, но не так все просто. Откуда-то из щели проникает воздух, поэтому задохнуться не получается. Чтобы умереть, потребуется еще немало времени. Кричи не кричи — никто не услышит. Никто не хватится. И так тесно, что не пошевелиться. Как ни пытайся, дверца не открывается.

Дзюнко молчала.

— Сколько раз я видел один и тот же кошмар. Просыпаюсь посреди ночи весь в поту. И всегда умираю во сне — в кромешной тьме, жуткой и медленной смертью. Просыпаюсь, но кошмар не уходит. И это в нем самое страшное. Открываю глаза — горло ссохлось. Иду на кухню, открываю холодильник. Естественно, холодильника у меня нет, поэтому я должен понимать, что это — сон. Но в тот момент про это совсем не помню. Продолжаю думать: что-то тут не Так, — и открываю дверцу. А внутри — кромешный мрак. Лампочка погасла. Думаю про себя: неужели свет отключили, — и засовываю внутрь голову. Вдруг изнутри высовывается рука и хватает меня за шею. Чувствую — рука мертвеца. И вот эта самая рука тянет меня своей нечеловеческой силой внутрь. Я ору что есть силы и просыпаюсь по-настояшему. Такой вот кошмар. Постоянно один и тот же. Все одно к одному. И всегда до ужаса страшный.

Миякэ ткнул палкой в бревно, вернув его на прежнее место.

— Настолько реальный, что мне кажется — я умер уже несколько раз.

— И давно он снится?

— Даже не вспомню. Вот как давно. Иногда я от него избавлялся. Год… или около двух не видел ни разу. Тогда мне казалось, что все так и будет идти своим чередом, но потом кошмар возвращался. Стоило решить, что я от него избавился, теперь все будет в порядке, как он начинался заново. И все по-старому. И никуда не деться. — Миякэ покачал головой: — Извини, Дзюн-тян, что я наговорил тебе такой жути.

— Да ладно, — ответила девушка, сунула в рот сигарету и чиркнула спичкой. Затянувшись, коротко сказала: — Расскажите…

Костер догорал. Все припасенные бревна уже давно пылали. Казалось, прибой стал громче прежнего.

— Есть такой американский писатель Джек Лондон.

— Который написал рассказ о костре?

— Точно. Откуда знаешь? Так вот, он долго думал, что утонет в море. Верил, что умрет именно такой смертью. Упадет в ночное море, да так и утонет, и никто этого не заметит.

— И что, он так и умер?

Миякэ покачал головой.

— Нет, морфием отравился.

— Выходит, его предчувствие не сбылось? Или он специально сделал так, чтобы оно не сбылось?

— Внешне, — сказал Миякэ. Повисла пауза. — Но в каком-то смысле он не ошибся. Он утонул, оставшись в одиночестве в темном ночном море. Стал алкоголиком, позволил отчаянию пронизать все его тело. Умирал мучительно. Предчувствие — это своего рода подмена. Иногда оно превосходит реальность и становится чем-то живым. И в этом главная опасность предчувствия. Понимаешь?

Дзюнко задумалась. Она не понимала.

— Я раньше не задумывалась о своей смерти. Как думать о ней, если я толком не знаю, как жить?

Миякэ кивнул.

— В этом ты права. Но бывает, когда наоборот — от выбора смерти открывается дорога жизни.

— И ваша дорога такая?

— Не знаю. Иногда так кажется.

Миякэ присел рядом с Дзюнко. Он словно бы осунулся и постарел. Над ушами торчали нестриженые волосы.

— Какие вы рисуете картины?

— В двух словах не объяснишь.

Дзюнко спросила иначе:

— Хорошо, тогда что вы рисовали в последнее время?

— Три дня назад закончил «Пейзаж с утюгом». Посреди комнаты стоит утюг. И больше ничего.

— А почему это трудно объяснить?

— Потому что это на самом деле не утюг.

Дзюнко посмотрела в лицо мужчины.

— Что ж, выходит, утюг — не утюг?

— Именно.

— В смысле — какая-нибудь подмена?

— Пожалуй.

— И он лишь нарисован вместо чего-то другого?

Миякэ кивнул.

Дзюнко подняла голову к нему: звезд видно стало намного больше. Луна уже прошла долгий путь. Миякэ кинул в огонь последнюю корягу, которую до сих пор держал в руках. Дзюнко мягко привалилась к его плечу. Одежду Миякэ пропитывали запахи сотен разных костров, и Дзюнко неспешно втягивала их в себя.

— Знаете, что?

— Что?

— Я совсем пустая.

— Да ну?

— Точно.

Она закрыла глаза, и потекли слезы. Они лились и лились по ее щекам. Дзюнко ухватилась правой рукой за штанину Миякэ чуть выше коленки, ее тело тихо задрожало. Мужчина обнял ее и бережно прижал к себе. Но слезы течь не переставали.