Сволочи - Кунин Владимир

— Есть вопросик... — лениво произнес инструктор-горнолыжник. — А вот те двадцать процентов усушки и утруски, что прогнозируют наши теоретики, — обмороженные, раненые... Те, кто все-таки останется в живых, их куда? Лечить, отчислять?..

Вишневецкий помолчал, подумал и решился ответить:

— Таких приказано спускать из лагеря «вниз». Там, насколько я знаю, их будут ликвидировать как носителей совершенно секретной информации.

Наступила тягостная пауза. Слышно было только невнятное бормотание переводчика к склонившимся к нему двум немцам.

Наконец тренер по рукопашному бою решился спросить:

— Значит, это может произойти и с любым из нас?..

Тринадцать пар глаз вонзились в полковника Вишневецкого.

— Не думаю, — неуверенно проговорил Вишневецкий. — Мы все-таки сотрудники системы, и я надеюсь, что к нам будут предъявлены иные меры ответственности. Впрочем, могу это уточнить...

— Да, уж сделай милость, Антон. Уточни, — сказал седой кряжистый кладовщик.

— Для тебя, Паша, узнаю персонально, — ухмыльнулся Вишневецкий. — Шлепнут нас всех потом или дадут дожить до конца войны.

Все попытались рассмеяться.

Кроме немцев-взрывников. То ли юмора не хватило, то ли перевод был неточным, немцы все поняли как надо — впрямую.

— Нас кто-нибудь блокирует снизу? — раздался вопрос.

Вишневецкий обрадовался смене темы:

— На четыреста метров ниже, на базе бывшего Горельника, как по нашей стороне, так и со стороны ущелья Чимбулак, все подходы к нашей школе перекрыты специальным батальоном охраны, не имеющим ни малейшего представления об охраняемом объекте. Кстати, доктор! Там отличная санчасть с очень симпатичной докторицей — капитаном медслужбы...

— Ну, это же все меняет! — восхитился доктор. — А то взялись нас запугивать!..

Вот теперь все действительно развеселились. Вишневецкий тоже улыбнулся.

— Да!.. Чуть было не забыл... Никаких званий, фамилий! Только имена-отчества. Это требование Главка. А контингент — лучше всего по кличкам. Они, слава Богу, есть у каждого в его уголовном деле. Ознакомьтесь. Послезавтра начинает прибывать наша «клиентура». Получите личное оружие и готовьтесь к приему. И чтобы, как писал товарищ Константин Симонов, — «ни любви, ни тоски, ни жалости!..»

* * *

УЗКАЯ КАМЕНИСТАЯ ДОРОГА В ГОРАХ... РАННЕЕ УТРО

По узенькой каменистой горной дороге, натужно ревя двигателем, ползет вверх ЗИС-5 с белым фургоном, по бортам которого написано: «Казплодовощторг».

Именно этот фургон мы уже видели у здания Казахского НКВД.

На особо крутых участках овощной фургон переходит на совсем нижнюю передачу, двигатель разражается воем и фургон продолжает свое неумолимое движение наверх...

В кабине гражданские водитель и пассажир. Только у пассажира в ногах лежит автомат. Не с круглым диском, а с новомодным рожком.

* * *

ВНУТРИ ОВОЩНОГО ФУРГОНА...

...а изнутри белый фургон «Казплодовощторга» — нормальный, черный, без единого окошечка, глухой тюремный «воронок» для перевозки заключенных. И «обезьянник» для них — самый что ни есть тюряжный, с выгороженным отделением для конвоя.

Два вооруженных конвоира — сопровождающие. Но не в форме, а в штатском.

Кроме Котьки-художника и Тяпы, в «обезьяннике» еще несколько пацанов. Все они отгорожены от конвоя железной решеткой с дверью.

Тускло горит в «обезьяннике» двенадцативольтовая лампочка. Плафончик заармирован толстой решеткой, как и положено в «воронках».

Тощий пацан в наколках забился в угол — втихаря «смолит косуху». То есть курит «козью ножку», в которой табак смешан с анашой. С планом...

Конвойный потянул носом, учуял характерный запах плана, увидел пацана с косухой, негромко приказал:

— Ну-ка погаси немедленно!

Перекурившийся пацан поднимает, соловые глаза, еле ворочая языком, говорит сопровождающему:

— Начальник херов... Чего хлебало раззявил?.. В рот тебе ишачий болт по самые яйцы... Мы теперь свободные люди! Комсомольцы, блядь... Понял?..

Один из конвоиров передает своему напарнику портфель с сопроводительными документами и молча отпирает решетчатую дверь «обезьянника».

Входит, покачиваясь на рифленом полу ползущего вверх фургона, поднимает с металлической скамейки перекурившегося пацана за шиворот и резко, отточенным движением ударяет его кулаком в живот.

Пацан мгновенно скрючивается, глаза у него выкатываются, широко открытый рот судорожно пытается глотнуть воздух...