Чертово колесо - Гиголашвили Михаил

— Развяжи меня.

— Нет, — отрезал Паико.

Убайдулла все это время смотрел то на Пилию, то на Паико.

— Слушай, а ты не думаешь о том, что будет, когда все выяснится? — собрался с силами Пилия.

— А что будет, когда все выяснится? — насмешливо уставился красными глазками Паико. — Ничего не будет. Каждый поступил бы так же. И ты в первую очередь. Спасибо скажи, что не порешили тебя сразу, до утра ждем.

В конце концов Пилию оттащили в сарай. Привалившись к щелям, он слышал ранние крики петухов, квохтанье кур, надсадный собачий лай. В голове — полный сумбур. «Всех перебью!» — в ярости думал Пилия, вспоминая костер и мерзкие прыщавые хари узбеков. Без оружия он был как без рук.

Катаясь в забытьи по земле, в жажде от проклятого зелья, которым его опоили, проклиная все на свете и готовясь к смерти, он вспоминал тех, кого сам ловил, бил и пытал. И поклялся себе, что если останется жив, то никого в жизни пальцем не тронет. «Бог, прости и помилуй меня! Помоги, если можешь! — по-ребячески шептал он, первый раз в своей жизни всей душой воистину желая, чтобы Бог был, услышал и помог. — Если останусь жив — никого пальцем не трону, уйду из милиции, буду жить тихо, молиться каждый день, свечки ставить!»

Но Пилия знал, что будет убит. Его била мелкая дрожь ужаса, потом он каменел в поту. Силы ушли. Кости размякли. Плоть распалась в прах. Ничего, кроме сквозняка смерти. Ни сил, ни мыслей… Вдруг стало безумно жаль — не себя, а всего, что есть на земле и чего он больше не увидит, если умрет: деревья, реки, солнце, улицы, машины, лица жены и дочери, мебель, собаки и птицы, небо… Все это будет жить, а его не будет…

Потом мысли и чувства Пилии, сделав круг по небу, возвращались на землю, и вспыхивала надежда: а вдруг Паико удостоверится в его словах и освободит его?.. Нет, вряд ли… И он опять со всей отчетливостью вспоминал угрозы Убайдуллы, и вожделение на прыщавой мордочке узбека, и свое бессилие, беспомощность связанного барана. И опять клялся Богу в том, что если выйдет живым из этой переделки, то не будет никому делать зла, хотя на задворках души маячила яростная мысль о мести мучителям.

И Бог не оставил его: рано утром кишлачный почтальон, резвый пожилой узбек на ржавом велосипеде, привез телеграмму от Долидзе: «Человек послан, ждите».

Теперь Пилия сидел в двухместном купе поезда «Андижан — Москва» напротив спящего Паико, пил зеленый чай. Под койкой покоился объемистый чемодан неказистого вида, перевязанный веревками. Пилия глотал холодный чай, поглядывая на Паико, и дожидался ночи.

Поезд шел через Казахстан. За окном одна и та же картина — бескрайние коричневые степи, серые поля, опять степи, деревеньки с редкими станциями, где по перронам ходили бабы в кирзовых сапогах и в голос матерились. Пилия поглядывал на Паико. Что-то словно просилось наружу, но он сдерживался, пил чай, ел холодную курицу, смотрел в окно и ждал ночи.

Ему не нравились жесткие редкие волоски на куриной ножке, но Пилия все равно кусал ее, стараясь не смотреть на Паико. Хотя глаза сами собой останавливались на спящем воре. Решение было принято еще там, в сарае. От Паико надо избавиться. «А как же клятвы перед Богом?» — вспоминалось ему, но он одергивал себя: клятва действует после Паико. Да и одним подонком меньше — разве Богу не лучше? И успокаивал себя тем, что Паико — мразь, которую надо убрать. Да и кому нужен свидетель, знающий о тридцати килограммах опиума? Никому! Жаль, оружие пришлось подарить Убайдулле «за беспокойство», иначе не выпускали. Ничего, и без пушки можно обойтись, есть способы…

Ровно в три ночи Пилия тихо поднялся с койки, проверил, заперта ли дверь, украдкой вытащил из сумки веревку — кусок той, которой был связан (он сумел отрезать и спрятать его, когда обматывали чемодан). Некоторое время смотрел на спящего, что-то прикидывая. Потом, ринувшись на него, одним резким движением обмотал веревку вокруг тонкой шеи и начал тянуть ее изо всех сил в разные стороны.

Что-то неистовое словно вырвалось из него помимо его воли. Паико дергался, как от щекотки. Пилия ногой наступил на один конец веревки, а руками стал тянуть за другой. Лицо Паико налилось кровью, и показалось, что оно сейчас с треском лопнет, как кровяной пузырь, и обдаст Пилию кровью.

Но тут он услышал хруст и сразу почувствовал, как тело обмякло. Не в силах остановиться, Пилия все тянул и тянул, и ему чудилось, что не он тянет веревку, а она тянет его руки, не отпускает, держит намертво… Наконец до него дошло, что все кончено…