Мир глазами Гарпа - Ирвинг Джон

— Да, — сказал Боджер. — Врачи чем-то напоили Хелен, чтобы она уснула. Она наверху. А я решил подождать тебя здесь — ну, понимаешь, вдруг бы дети проснулись и им что-нибудь понадобилось. В общем, чтобы ее никто не будил. Мне очень жаль, Гарп. Иногда все разом валится на голову, просто с ума сойти можно!

Гарп знал, как Боджер любил его мать. Он положил спящую Эллен Джеймс на диван в гостиной и выключил наконец этот проклятый телевизор, который делал лицо спящей девушки совершенно синим.

— Эрни умер во сне? — спросил Гарп Боджера, стаскивая свой парик — Вы его здесь нашли?

Бедный декан отчего-то вдруг занервничал и ответил не сразу.

— Он был на кровати… наверху, — помолчав, сказал Боджер. — Я его снизу окликнул, но он не отвечал, и я решил подняться наверх… Ну и там нашел его… Я привел его в порядок — прежде чем звать кого бы то ни было.

— Вы привели его в порядок? — удивился Гарп. Он расстегнул молнию на бирюзовом комбинезоне и избавился от своего чудовищного бюста. Возможно, старый декан решит, что это просто маскарадный костюм, в котором путешествовал Гарп, ставший знаменитым писателем.

— Пожалуйста, не говори Хелен! — строго велел ему Боджер.

— Не говорить ей чего? — удивился Гарп.

Боджер вытащил из-под обширного жилета журнал. Тот самый порнографический журнал, где была опубликована первая глава «Мира глазами Бензенхавера». Журнал выглядел очень старым и потрепанным.

— Эрни смотрел на эти фотографии, — сказал Боджер, — когда у него сердце остановилось.

Гарп взял у него журнал и без труда представил себе сцену этой смерти. Эрни Холм мастурбировал, глядя на фотографии «бобров со вспоротым брюхом», и его старое сердце не выдержало. Во времена Гарпа в Стиринг-скул бытовала шутка насчет того, что это, мол, наилучший способ «покинуть сей мир». Ну что ж, Эрни именно так его и покинул, а добрый декан Боджер натянул знаменитому тренеру штаны и спрятал журнальчик подальше от его дочери.

— Врачу-то мне, конечно, пришлось рассказать, ты же понимаешь, — сказал Боджер.

И Гарпу вдруг пришла на ум тошнотворная метафора из прошлого его матери, но он не стал произносить ее вслух при старом декане. При мысли об одинокой жизни Эрни Гарп совсем пал духом.

— Вот и твоя мама тоже! — вздохнул Боджер, качая головой; холодный свет фонаря за окном освещал ночной кампус Стиринг-скул. — Твоя мама была необыкновенной женщиной! — задумчиво пробормотал Боджер. — И настоящим бойцом! — прибавил он с гордостью. — У меня, между прочим, до сих пор хранятся копии тех записок, которые она писала Стюарту Перси.

— Вы всегда были очень добры к ней, — сказал Гарп.

— Знаешь, она стоила сотни таких, как Стюарт Перси! — вздохнул Боджер.

— Это точно! — поддержал его Гарп.

— А ты знаешь, он-то ведь тоже умер, — сказал Боджер.

— Жирный Стью? — удивился Гарп.

— Ну да. Вчера. После «тяжелой продолжительной болезни» — ты ведь знаешь, конечно, что под этим подразумевается?

— Нет, — сказал Гарп. Он никогда об этом даже не задумывался.

— Чаще всего рак, — мрачно пояснил Боджер. — И он, кстати, действительно болел очень долго.

— Да? Что ж, мне очень жаль, — сказал Гарп, думая о Бедняжке Пух и, разумеется, о Куши. И о своем старинном противнике Бонкерсе, которому когда-то откусил ухо; этот противный вкус он порой еще чувствовал во сне.

— Наверняка будет неразбериха с часовней Стиринг-скул, — сказал Боджер. — Думаю, Хелен лучше тебе объяснит, но, насколько я понял, отпевать Стюарта будут утром, а Эрни — днем, несколько позже. И ты, конечно же, знаешь, что решено насчет Дженни?

— А что решено? — внутренне ужасаясь, спросил Гарп.

— Устроить мемориал.

— Господи, только не это! — вырвалось у Гарпа. — Мемориал? Здесь?

— Знаешь, тут есть и девушки, — сказал Боджер. — Я бы, правда, назвал их женщинами… — Он покачал головой. — Нет, я, право, не знаю, они еще такие юные… Для меня просто девчонки.

— Студентки? — спросил Гарп.

— Да, студентки, — сказал Боджер. — И эти девушки проголосовали за то, чтобы назвать изолятор Стиринг-скул ее именем.

— Изолятор?

— Ну да. Он ведь никак не назывался, ты же знаешь, — сказал Боджер. — А у большей части наших зданий названия есть.

— Значит, изолятор имени Дженни Филдз? — тупо проговорил Гарп.

— А ведь звучит совсем неплохо, верно? — спросил Боджер, не уверенный, что Гарп с ним согласен, но Гарпу было все равно.

Только один раз за всю длинную холодную ночь малышка Дженни проснулась, но к тому времени, как Гарп наконец отодвинулся от теплого, погруженного в глубокий сон тела Хелен и встал, он увидел, что Эллен Джеймс уже взяла плачущую девочку и греет ей бутылочку. Забавное гуканье и бульканье, свойственное младенцам, доносилось сейчас не изо рта Дженни, а из лишенного языка рта Эллен Джеймс. Когда-то она работала в дневных яслях, еще в Иллинойсе — об этом она рассказала Гарпу в самолете, — так что хорошо умела обращаться с такими малышами и даже «разговаривала» с ними на их языке.

Гарп улыбнулся ей и вернулся в постель.

Утром он рассказал Хелен об Эллен Джеймс, а потом они поговорили об Эрни.

— Хорошо, что папа умер во сне, — сказала Хелен. — Когда я думаю о твоей матери…

— Да, конечно, — сказал Гарп.

Дункана познакомили с Эллен Джеймс. Одноглазый мальчик и безъязыкая девочка, думал Гарп. Они отлично дополняют друг друга, и теперь моя семья еще больше сплотится.

Когда наконец позвонила Роберта и стала описывать свой арест, именно Дункан — он меньше всех в доме устал от разговоров — рассказал ей, что Эрни Холм умер от сердечного приступа.

Когда Хелен обнаружила на кухне в помойном ведре бирюзовый комбинезон и огромную накладную грудь вместе с бюстгальтером, она, похоже, даже немножко развеселилась. А вишневого цвета виниловые сапоги сидели на ней просто отлично, но она все равно их выбросила. Эллен Джеймс попросила только отдать ей зеленый шарф, после чего Хелен повела девочку по магазинам, чтобы купить ей кое-что из одежды. Дункан выпросил парик и — необычайно действуя Гарпу на нервы — почти все утро ходил в этом чертовом парике.

Позвонил декан Боджер, спросил, не может ли он быть чем-нибудь полезен.

Теперешний завхоз Стиринг-скул специально заглянул к ним, чтобы поговорить с Гарпом с глазу на глаз. Он объяснил, что Эрни Холм проживал в школьном помещении, поскольку работал в школе, а потому, как только Хелен найдет возможность, вещи Эрни следует вывезти. Как понял Гарп, фамильный дом Стирингов, принадлежавший Мидж Стиринг-Перси, был передан школе еще несколько лет назад — в дар от Мидж и Жирного Стью, по случаю чего была устроена торжественная церемония. Гарп сказал завхозу, что, как он надеется, Хелен предоставят столько же времени, чтобы вывезти вещи, сколько предоставили бы Мидж Перси.

— О, конечно, — сказал завхоз. — А их дом мы, конечно, продадим, — доверительно сообщил он Гарпу. — Это же полное барахло!

Насколько помнил Гарп, фамильный дом Стирингов никогда барахлом не был.

— Все-таки это история, — сказал Гарп. — Я-то думал, вы захотите его оставить — к тому же как-никак подарок.

— Водопроводные трубы и канализация в ужасном состоянии, — сказал завхоз. И пожаловался, что в своем прогрессирующем маразме Мидж и Жирный Стью довели дом до полного запустения. — Может, это и очаровательный старый дом, — сказал молодой завхоз, — но школе нужно смотреть вперед. Тут и так кругом сплошная история. Нельзя же топить все строительные фонды в канализации подобных исторических памятников. Нам нужны здания, которыми можно реально пользоваться. И нам все равно, что произойдет с этим старым домом.

Когда Гарп рассказал Хелен, что дом Стирингов-Перси будет продан, она окончательно расстроилась. Плакала-то она, конечно, об отце и обо всем, что с ним связано в ее жизни, однако известие, что Стиринг-скул отказывается от самого великолепного дома на территории школы, памятного им с детства, угнетающе подействовало на них обоих — и на Гарпа, и на Хелен.

Затем Гарп пошел договариваться с местным органистом, чтобы на похоронах Эрни не играли ту музыку, какую будут играть утром на похоронах Жирного Стью. Хелен почему-то придавала этому очень большое значение, она была расстроена, и Гарп не стал задавать вопросов, хотя ее поручение представлялось ему довольно бессмысленным.

Приземистая часовня Стиринг-скул, выстроенная в подражание стилю тюдор, была так густо увита плющом, что казалось, проросла из-под земли и теперь тщетно пытается пробиться также сквозь плотно переплетенные побеги.

Темные, в полоску, штаны (от костюма Джона Вулфа) упорно сползали и мели землю, когда Гарп вошел в полутемную часовню, — он так и не отдал костюм портному, а попытался кое-как подогнать его сам. Первая волна сумрачной органной музыки сразу дымом окутала Гарпа. Он думал, что пришел достаточно рано, однако, к своему ужасу, увидел, что похороны Жирного Стью уже начались. Почти все присутствующие были глубокими стариками, и Гарп никого не узнавал — это были те самые старцы из высшего общества Стиринг-скул, которые посещали любые похороны: выражая на чужих похоронах двойное сочувствие, они как бы предвосхищали свои собственные. А эта смерть, думал Гарп, привлекла столько народу в основном потому, что Мидж принадлежала к семейству Стиринг, ведь сам-то Стюарт Перси мало с кем дружил. Церковные скамьи были заполнены вдовами; их маленькие черные шляпки с вуалями вызывали ощущение паутины, упавшей сверху на головы этих старых дам.