Позвони в мою дверь - Нестерова Наталья

Ровенский нажимал на кнопки сотового телефона, чтобы вызвать из памяти номер Петрова, ошибался, бормотал проклятия и снова терзал аппарат.

Наконец дозвонился.

— Ты где? — спросил Юра.

— У программистов.

Через три комнаты по коридору, поразился Ровенский. Почему-то думал, что Петров сидит в Генеральной прокуратуре.

— Надо поговорить.

— Надо, — согласился Петров.

Но он не торопился. Допил кофе, рассказал анекдот, выслушал аналогичный, на ту же тему, живо отреагировал.

* * *

— Хочешь коньяку? — спросил Ровенский, когда Петров вошел и без приглашения уселся.

— С тобой пить не буду.

— Значит, я один.

Он плеснул себе в стакан и залпом осушил его.

Петров лишний раз убедился, что проигрывать.

Юра не умеет. Теперь он все валил на жену. Мол, это была идея Лены, он, дурак, пошел у нее на поводу.

— Что ты за бабу прячешься? — брезгливо сморщился Петров. — Дела вашей семейки меня не интересуют.

«И спрашивать тебя, — мысленно добавил Петров, — как же ты мог, смысла нет».

Спросил Ровенский:

— Чего ты хочешь?

— Прежде всего уточнить. Ты уразумел, что теперь каждый прыщик, которой вскочит у меня, у моей жены или детей, должен приводить тебя в трепет? В моем добром здравии ты кровно заинтересован.

— Да, конечно, — с трусливой быстротой ответил Ровенский. — Но чего ты хочешь?

— Всего Юра! Я хочу и получу все! В обмен на твою паршивую жизнь в далекой загранице.

Жуткая догадка осенила Ровенского.

— Ты! — прошипел он. — Твоя игра! Давно задумал прибрать «Класс» к своим рукам и теперь осуществил подлую многоходовку!

— Думай, что хочешь, — ухмыльнулся Павел.

Мысленно Петров подсчитывал, сколько времени понадобится юристам, чтобы подготовить необходимые документы. У Потапыча он акции купит, у Юрки отберет. Два дня, решил Петров. Пусть работают по ночам, но управятся за двое суток.

— В пятницу ты подпишешь бумаги, — сказал он Ровенскому. — И попрощаешься с ребятами. Легенду придумай сам. Я бы, конечно, желал вышвырнуть тебя пинком под зад, но это повредит бизнесу. Если в эти два дня ты сделаешь хоть одно финансовое распоряжение, считай, что никакой договоренности не было, я даю ход уголовному делу. Сам понимаешь, увидеть твою морду за решеткой мне в кайф.

Через неделю тебя и твоей верной женушки не должно быть на территории бывшего СССР. И на всю оставшуюся жизнь путь вам сюда заказан.

Ровенский нервно сглатывал. Кадык дергался, словно на шее под кожей сновало вверх вниз большое насекомое.

— Петров! Если я попрошу у тебя прощения…

— Не трудись! Я мечтал заглянуть тебе в глаза, когда припру к стенке. Такое желание, наверное, обуревает всех мстителей. Совершенно напрасное. У гнид глаз нет.

— Если бы ты не спрыгнул, ничего бы не случилось!

— Случилось бы гораздо худшее. Сейчас, по крайней мере, мы оба остались в живых.

— Давай обсудим детали сделки.

— Нет! С холдинга ты не получишь ни нитки!

— Выставляешь меня нищим?

— Хочешь, я назову точную цифру прикопленного тобой за границей?

— Не хочу!

— Правильно. А то я бы нечаянно проболтался, как и этого добра могу тебя лишить.

Ровенский вскочил, залился бордовой краской.

«Ну, попробуй, вмажь мне, — мысленно подталкивал его Петров. — А я тебе отвечу! Расквашу твою морду под баклажан».

Но Ровенский только выругался:

— Сволочь!

— Подонок!

Это были слова прощания.

* * *

Петров подъехал затемно. В окнах горел свет, в гараже Зинина «ауди». Он рванул в дом. Так и есть: сидит, оловянные глаза к нему подняла, в руках его посмертное письмо. Он испытал острую и мгновенную радость. Еще несколько минут назад сокрушался, что не с кем отпраздновать победу. И вдруг такой подарок!

— Какого черта ты приперлась? — прохрипел Петров. — Где дети?

— Путешествуют по Европе, — машинально пробормотала Зина.

Она не могла выйти из оцепенения, поверить, что он стоит перед ней, живой и невредимый.

Зина не плакала, как предполагал в своем послании Петров, но с ней творилось неладное. Это были рыдания без слез: судорожное дрожание рук и головы, лицо перекошено, глаза сухие и ненормально блестящие, из горла вырываются хрипы и каркающие звуки. Выглядела она ужасно.

Петров испугался, бросился к ней, как был — в пальто и заснеженных ботинках, — крепко обнял:

— Я с тобой! Все хорошо! Все очень хорошо Мы победили. Мы теперь владеем холдингом. Ты меня слышишь? Понимаешь? Я победил! Я тебя очень люблю!