Молитва об Оуэне Мини - Ирвинг Джон

— Да, мэм, — согласился я.

— В магистратуре не спрячешься, я тебе точно говорю. Это не сработает, — заявила миссис Хойт. — И если только они не найдут у тебя каких-нибудь отклонений — я имею в виду со здоровьем, — ты сгинешь где-нибудь на рисовой плантации. У тебя есть какие-нибудь болячки? — спросила она меня.

— Не знаю, но, по-моему, нет, мэм, — ответил я.

— Н-да, тебе стоит над этим подумать, — сказала миссис Хойт. — У меня есть один знакомый, который дает консультации по психиатрии; он может научить тебя, что делать, чтобы сойти за чокнутого. Но это рискованно, и начинать надо уже сейчас — если хочешь кого-то убедить, что ты умалишенный, нужна хоть какая-то история болезни, чтобы было видно, как это все развивалось. Что толку прямо перед медкомиссией напиться и замазать голову собачьим дерьмом! Если они не увидят, как все это развивалось, даже не надейся их надуть.

Именно так, однако, и попробовал сделать Баззи Тэрстон — и все сработало. Все сработало немножко лучше, чем нужно. Он развивал свою «историю болезни» никак не больше двух недель, но даже за это короткое время умудрился впихнуть в свой организм столько алкоголя и наркотиков, что организму это очень понравилось. В глазах миссис Хойт Баззи останется такой же жертвой войны, как и ее Гарри; Баззи погубит себя, пытаясь избежать Вьетнама.

— Ты не думал насчет Корпуса мира? — спросила меня миссис Хойт. Она рассказала, как посоветовала одному молодому человеку — тоже выпускнику английского отделения — обратиться в Корпус мира. Его взяли работать учителем английского в Танзании. Жаль только, сказала она, что летом 65-го эти чертовы «красные» китайцы направили в Танзанию сотни четыре своих «советников», и Корпус мира, естественно, в спешке покинул страну. — Ты подумай над этим, — наставляла меня миссис Хойт. — Танзания — это, как ни крути, все же лучше, чем Вьетнам!

Я сказал ей, что подумаю; но на самом деле я рассчитывал, что у меня впереди еще столько времени! Только представьте: вы учитесь на последнем курсе университета, вы еще девственник — разве можно реагировать всерьез, когда вам предлагают решиться и выбрать между Вьетнамом и Танзанией?

— Это не шутки, — сказала мне Хестер.

В том году — в феврале 1966-го — Комитет Сената по международным делам открыл слушания по войне, которые транслировались по телевидению.

— По-моему, тебе лучше поговорить с миссис Хойт, — посоветовала мне бабушка. — Я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из моих внуков вляпался в эту грязь.

— Послушай меня, Джон, — заговорил как-то Дэн Нидэм. — Это не тот случай, когда надо повторять за Оуэном Мини. На этот раз Оуэн делает ошибку.

Я сказал Дэну, что боюсь, как бы желание Оуэна стать командиром боевого подразделения не сорвалось из-за меня. Я признался, как в разговоре с полковником Айгером усомнился в «эмоциональной устойчивости» Оуэна и согласился с полковником, что Оуэн не подходит для боевой службы. Я сказал Дэну, что чувствую себя виноватым, потому что говорил это все «за спиной у Оуэна»

— Как можно чувствовать себя виноватым, если ты пытаешься спасти ему жизнь? — удивился Дэн.

Хестер сказала то же самое, когда я признался ей, что предал Оуэна полковнику Айгеру.

— Да с какой стати говорить, что ты «предал» его? Если ты его любишь, разве можно ему в этом потакать? Да он же чокнутый! — кричала Хестер. — Если даже в армии говорят, что он «не годен» для боя, я, может, даже постараюсь полюбить эту долбаную армию!

Но тогда вокруг меня «чокнутых» становилось все больше. Бабушка бормотала что-то телевизору дни и ночи напролет. Она стала путать людей и предметы, если только не видела их на телеэкране, — зато, что страшнее, все, что она видела по телевизору, она узнавала с какой-то бездумной, автоматической точностью. Даже Дэн Нидэм казался мне чокнутым; в самом деле, сколько лет можно с увлечением ставить любительские спектакли вообще и искать ответ на вопрос, какая роль в «Рождественской песни» лучше всего подходит мистеру Фишу, в частности? И хотя я не одобрял руководство грейвсендского газового завода за то, что они уволили миссис Хойт, сама миссис Хойт тоже казалась мне чокнутой. А тех местных «патриотов», которых поймали, когда они ломали машину и гараж миссис Хойт, я считал еще более чокнутыми, чем она. И викарий Виггин, и его жена Роза — ну, те-то всегда были чокнутыми; сейчас они уверяли, что Бог «поддерживает» войска США во Вьетнаме, из чего следовало, что не поддерживать присутствие там наших войск — значит, во-первых, выступать против Америки, а во-вторых, против Бога. И хотя преподобный Льюис Меррил вместе с Дэном Нидэмом являлись основными выразителями антивоенных настроений в Грейвсендской академии, даже мистер Меррил казался мне чокнутым; несмотря на все его разговоры о мире, Оуэна Мини он не убедил ни на йоту.

Оуэн, конечно, был самым чокнутым из всех. Думаю, они с Хестер всегда друг друга стоили, но, видя, как Оуэн рвется в боевую часть и изо всех сил добивается назначения туда, я уже не сомневался: он — самый чокнутый из всех.

— Зачем тебе надо стать героем? — недоумевал я.

— ТЕБЕ НЕ ПОНЯТЬ, — ответил он.

— Да где уж мне, — согласился я. Наступила весна 1966-го — заканчивался наш последний курс; меня уже приняли в магистратуру Нью-Хэмпширского университета и по крайней мере в следующем году не могли никуда забрать. Я имел свою отсрочку 2-С и держался за нее изо всех сил. Оуэн уже заполнил свое «Заявление офицера о предпочтительном месте службы» — свою НЕСБЫТОЧНУЮ АНКЕТУ, как он это называл. В «Формуляре о прохождении службы» он указал, что «добровольно желает служить за границей». В обеих анкетах он уточнил, что хочет отправиться во Вьетнам: служить либо в пехоте, либо в бронетанковых войсках, либо в артиллерии — именно в таком порядке. Больших надежд он не питал; из-за второй категории, присвоенной ему Учебным корпусом офицеров запаса, в армии не обязаны были учитывать его желание. Оуэн признался, что ни от кого не слышал ничего обнадеживающего насчет апелляции, в которой он просил пересмотреть назначение в генерал-адъютантскую службу и направить его в боевые части, — его не пытался обнадежить даже полковник Айгер.

— АРМИЯ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ ТЕБЕ ВИДИМОСТЬ ВЫБОРА — А ВЫБОР ДЛЯ ВСЕХ ОДИН И ТОТ ЖЕ, — сказал Оуэн. Пока он надеялся, что его назначение пересмотрят, он то и дело изрекал всю эту чушь, которую так любят в штабе сухопутных войск: ДИВЕРСИОННО-РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА, ДЕСАНТНАЯ ПОДГОТОВКА, ОБУЧЕНИЕ ДЛЯ СЛУЖБЫ В ВОЙСКАХ СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ — а однажды, когда он сказал, что хотел бы пойти в ПАРАШЮТНУЮ ШКОЛУ или на КУРСЫ ПОДГОТОВКИ ДЛЯ ДЕЙСТВИЙ В ДЖУНГЛЯХ, Хестер вырвало.

— Да зачем вообще ты хочешь ехать? — вскрикнул я.

— Я ЗНАЮ, ЧТО ПОЕДУ, — ответил он. — И МОЕ ЖЕЛАНИЕ НИ ПРИ ЧЕМ.

— Погоди-ка, я правильно тебя понял? — сказал я. — Ты «знаешь», что поедешь куда?

— ВО ВЬЕТНАМ, — ответил он.

— Понял, — проговорил я.

— Ни черта ты не понял, — вмешалась Хестер. — Ты спроси-ка его, откуда он «знает», что едет во Вьетнам.

— Откуда ты знаешь, Оуэн? — спросил я его; я подумал, что и так знаю, откуда он знает, — это все сон, и при мысли об этом у меня внутри что-то перевернулось.

Мы с Оуэном сидели на деревянных стульях с прямыми спинками в кишащей тараканами кухне Хестер. Сама Хестер готовила томатный соус; повар из нее был не ахти какой, и вся кухня уже успела пропитаться кисловатым луковым запахом множества предыдущих томатных соусов. Сначала Хестер разогревала на чугунной сковороде дешевое оливковое масло и замучивала в нем лук, затем вываливала туда банку консервированных помидоров, потом добавляла воду — и еще базилик, ореган, соль, красный перец, иногда кость от свиной или бараньей отбивной или от бифштекса, оставшуюся от прошлого ужина. Это месиво она упаривала до объема меньше упомянутой банки помидоров и до густоты теста и полученной бурдой мазала макароны, которые перед этим варила столько, что они превращались в кашу. Время от времени она удивляла нас салатом, куда набухивала дикое количество уксуса и дешевого оливкового масла, того же, в котором казнила лук

Иногда после ужина мы устраивались на диване в гостиной и слушали музыку, а иногда Хестер сама что-нибудь пела нам с Оуэном. Но сейчас на диван не тянуло — после того как Хестер подобрала бродячую даремскую собаку, псина в благодарность заселила диван в гостиной множеством блох. Такой жизнью, казалось нам с Хестер, Оуэн не слишком дорожил.

— Я НЕ ХОЧУ СТАТЬ ГЕРОЕМ, — объяснял Оуэн Мини. — НО ДЕЛО НЕ В ТОМ, ХОЧУ Я ИЛИ НЕ ХОЧУ, — ДЕЛО В ТОМ, ЧТО Я СТАНУ ГЕРОЕМ. Я ТОЧНО ЗНАЮ, МНЕ НАЗНАЧЕНО ИМ БЫТЬ.

— Да откуда ты знаешь? — допытывался я.

— ДЕЛО НЕ В ТОМ, ХОЧУ Я ЕХАТЬ ВО ВЬЕТНАМ ИЛИ НЕ ХОЧУ, — МНЕ ПРИДЕТСЯ ТУДА ЕХАТЬ. ЭТО МЕСТО, ГДЕ Я СТАНУ ГЕРОЕМ. Я ДОЛЖЕН ТАМ БЫТЬ, — сказал он.