Беременная вдова - Эмис Мартин

Что до Адриано, он тоже был прав. Когда он сказал, что Шехерезада — это произведение искусства. Всем своим существом, в том, как она выглядит, думает и чувствует, Шехерезада была сродни произведению искусства. А о Глории Бьютимэн того же сказать было нельзя. Поскольку у произведения искусства не может быть на тебя никаких планов. У него могут быть надежды, но планов у произведения искусства быть не может.

Было уже ясно, что любая сложная, требующая усилий адаптация выпадет на долю девушек. Не ребят — которые и без того были такими. Ребята могли просто оставаться ребятами. Выбирать надо было девушкам. А время бесхитростности, по-видимому, прошло. Не исключено, что в новом веке девушкам требовались планы.

4. Когда тебя уже возненавидели

А жизнь, со своей стороны, вела себя все так же безупречно до самого последнего дня лета включительно. Предстояли откровения, узнавания, повороты кругом, возмездия и тому подобное. А жизнь, как правило безразличная к этим вещам, продолжалась и во всем шла тебе навстречу.

* * *

После завтрака они поплавали; таким образом, появился повод кинуть последний, скрытый за черными очками жгучий взгляд на двух девушек и их тела, и он воспользовался этим в духе архивиста — чтобы обеспечить привязку для памяти. Лицо и груди Шехерезады наполнили его грустью; а задница, и ноги, и руки, и сиськи, и омфал, и пипка Глории Бьютимэн наполнили его не столько чувствами, сколько набором импульсов. Импульсов хищника. От лат., букв, «грабитель», от «rapere» — «захватывать». Кит снова вошел в мир. По крайней мере, так ему хотелось считать.

На долю Тимми впервые выпало идти за кофе; а когда он вернулся примерно через час, вид у него, спускающегося с подносом, был озадаченный более прежнего, и он, развалившись рядом с ними в своих тапочках, сказал:

— Сейчас звонили. Этот парень, Адриано. Он в Найроби. Слышно очень плохо.

— Найроби?

— Ну, знаете, где крупная дичь. Серенджети. А теперь он застрял в больнице в Найроби.

— Ужас какой, — сказала Шехерезада.

Да, Адриано, верный себе, взял и отправился на вертолете в Кению. Теперь Кит размышлял, в какую сторону двинется дело. Наполовину съеден охотниками за головами или муравьями-солдатами? Или раскушен практически напополам гиппопотамом? И на пару мгновений ему показалось, что судьба Адриано — художественное разочарование, поскольку Тимми продолжал:

— Нет, ничего особенно драматичного. Это случилось прошлым вечером. Он поселился в отеле для знаменитостей в Серенджети. Я останавливался в отеле для знаменитостей в Серенджети. Ты что, не помнишь, старушка, как я приезжал в Багамойо, тебя спасать? Замечательное место. Не Багамойо. Я про отель для знаменитостей в Серенджети. Там они тебя будят ночью такими сигналами. Два звоночка — значит, лев. Когда его видно, это самое, в освещенной зоне. Если носорог — три. Ну, в общем, понятно.

— Так, а с Адриано что случилось?

— А, с Адриано! Он, это самое, свой джип разбил. Пока искал парковку. Понимаете, Серенджети — это же на холме. И от этого — от этого с ума можно сойти, там ведь парковка… Короче. В конце концов нашел он ее, парковку эту. Ясное дело, к тому времени уже слегка на взводе. И впилился на своем джипе в кирпичную стену. Причем бедняга при этом еще и оба колена себе расколошматил.

Через секунду голова Кита дернулась в знак согласия. Вот это настоящий Адриано. Не перестающий страдать от простой мебели, которой обставлена жизнь высшего общества.

— Китч — здесь такой поблизости не живет?

— Это, наверное, я.

— Привет тебе передает. Слышно, как я уже сказал, очень плохо.

Затем последовали прощания: внизу, у бассейна, с Уиттэкером и Амином, а потом наверху, в замке, — с Уной, Йоркилем, Прентисс и Кончитой. А также с Мадонной и Эудженио.

А теперь — переезды, задача (едва ли менее тяжелая в искусстве, чем в жизни) помочь людям добраться из одного места в другое.

Их такси пришло ровно на час раньше, когда посещающие церковь еще не вернулись из Санта-Марии; водитель, Фульдженчио, у которого вовсе не было лба (плоские черные волосы сбегали ему прямо на брови), отвез их в опустевшую деревню, а после радостно исчез.

— Пойдем, — сказал Кит Лили, — отдадим последнюю дань крысе.

Но когда, оказавшись на провалившейся улочке, они поравнялись с витриной зоомагазина, их встретили не ярко-красные глаза и вермишельный хвост, но поразительная пустота.