Человек случайностей - Мердок Айрис

Машинку Митци освоила уже в зрелые годы. Стенографии так и не смогла выучить, да и на машинке печатала неважно, с ошибками. Она и Сиком были, по сути, созданы друг для друга. Платил он ей скромно за скромные услуги и, как она догадывалась, симпатизировал ей, потому что она тоже была из числа неудачников и поэтому ей было не с руки его осуждать. Ее заурядность действовала на него успокаивающе. Позднее с некоторым беспокойством она стала замечать в себе что-то похожее на увлечение. Сиком-Хьюз в молодости наверняка был недурен собой. В его серых глазах до сих пор сохранился блеск. А вот лицо обрюзгло, покрылось сеточкой красноватых прожилок, и длинные неопрятные волосы были тусклыми и жирными, словно постоянно мокрыми. Он имел привычку отбрасывать кудри назад и глядеть задумчиво; но должно было пройти какое-то время, прежде чем Митци поняла, что этот полный печали взгляд всегда прикован к ней.

Физически он ее не привлекал и в то же время чем-то вроде и нравился, в общем, она тоже, кажется, была к нему неравнодушна. Ситуация со временем могла запутаться окончательно, если бы провидение не устроило так, что Сиком-Хьюз стал должником Митци. Однажды он, то и дело отбрасывая волосы назад, объяснил ей, что полного жалованья платить не в состоянии, и робко спросил, не согласится ли она на половину и вексель. С тех пор у нее скопилось уже несколько векселей. Придет время, загадочно намекал Сиком, когда дела начнут поправляться, и вот тогда она получит свои деньги все до последнего пенни. Каким образом придет это время, разве что его принесет быстроногая лошадь, этого Митци не знала и поэтому каждый день собиралась уйти, но, жалея его, да и сомневаясь, что отыщет где-нибудь место получше, оставалась; к тому же она считала, что, оставшись, сможет получить хоть какие-то деньги, а если уйдет, уж наверняка своих денег не увидит. Тем временем Сиком вспомнил, что валлийская честь запрещает мужчине ухаживать за женщиной, которой он должен, и, таким образом, тоскливые взгляды прекратились.

Еще во времена своей спортивной славы Митци отложила немного денег, а кроме того, на малолюдной улице Брук Грин в Хаммерсмит у нее был домик, комнаты в котором она обычно сдавала одному или нескольким жильцам. Митци Рикардо было тридцать пять лет. Прошло десять лет со дня ужасного происшествия, превратившего звезду спорта в развалину, на которую способен был польститься разве что Сиком-Хьюз. Ее родителям, ныне покойным, в свое время не повезло с торговлей одеждой. Они были крещеными евреями, и Бог им подарил всего одно дитя, крохотного, жизнерадостного эльфа, после крещения получившего имя Маргарет. Митци. Это отец так называл ее. Девочка словно летала на крыльях. Проницательный школьный учитель согласился лично оплачивать ребенку уроки балета. Она получила право на стипендию. Начала с малого, а потом, в четырнадцать лет, у нее, гибкой, как Протей, стройной, как этрусская Афродита, пошли настоящие успехи. Она была феноменом. Зачем бросила балет и ушла в спорт – позднее она не раз задавала себе этот вопрос. Но именно этот путь, суливший миллион иных возможностей, привел ее к тому чудовищному мигу на корте, когда, взлетев над сеткой, она зацепилась, упала и в итоге совершенно невозможных осложнений раздробила косточку навсегда. У нее были плохие советчики. Она была слишком рослая. На каждом шагу подстерегали соблазны. Хотела играть на Уимблдоне. Была недостаточно дисциплинированна, чтобы посвятить себя суровой жизни в балете. Ей нужны были деньги. Она хотела развлекаться.

И ее самолюбие было удовлетворено. Несколько раз она играла на Уимблдоне. Мячики, как пули, летели в нее, а она отбивала их легко и с нечеловеческой силой. Выступала и в пятиборье на Олимпиаде. Мастерски ездила на лыжах, почти на профессиональном уровне. Постоянно писала в спортивные газеты, по крайней мере ставила подпись под тем, что написали другие. Пила шампанское в самолетах. Под южным солнцем волосы выгорали и на лице появлялись веснушки. Отвергала заманчивые брачные предложения. Рост сто восемьдесят пять не мешал нисколько. И вдруг удар молнии – и все кончилось.

Раз за разом теряя, обретая и снова теряя надежду, после многократных консультаций, операций, курсов лечения, усилий знахарей, молитв и заклинаний, прихрамывая пошла дальше, в одиночестве. Одна из спортивных газет предложила ей работу в редакции, но она отказалась. Знала, что при виде главного уимблдонского корта расплачется. Почему она должна до конца дней страдать от последствий всего лишь одного мгновения? Нелепая секунда – и жизнь превратилась в ничто, и надо жить так, словно и не было этой секунды. Если Митци и злилась на свою судьбу, то недолго. Радовалась, что ее так быстро забыли. Чего она хотела меньше всего, так это сочувствия. Чтобы не умереть от горя, вынуждена была стать другим человеком. Поступила на курсы секретарей. Пробовала обратиться к религии. Пыталась воспитать в себе смирение. Всеми заброшенная, безропотно обживала кутерьму своих чувств. Человеком, который ей тогда помог больше других – хотя из-за собственных забот этого даже не заметил, – стал Остин.