В туманном зеркале - Саган Франсуаза

Франсуа всегда благодарил небо за то, что родился в довоенное время. За то, что пережил сексуальный голод, длительный, безнадежный, потому что его поколению трудно было его утолить. Но, когда все запреты испарились, с каким неистовым наслаждением он стал утолять его, и никак, никак не мог насытиться… Предел его чувственным наслаждениям положила не столько усталость, сколько боязнь, что расплачиваться за его похождения придется Сибилле. Ему повезло: чувствуя себя на любовном поприще удачливым охотником, он связал свою жизнь с женщиной, которую уважал, желал и которая была ему верна. В которую он влюбился и продолжал любить.

Особенно он ценил в Сибилле надежность, она была из женщин надежных по самой своей природе и стала еще надежнее в силу своей любви к нему. Встретились они тоже очень вовремя: не такими уж молодыми, но совсем еще нестарыми. Именно поэтому его уверенность в Сибилле не вызывала у него скуки, а продолжительность их любви не казалась угрожающей – как могла бы казаться несколькими годами раньше. Было время, когда Франсуа очень нравился женщинам, он даже разыгрывал из себя настоящего донжуана, года два или три, и теперь эти годы казались ему самыми дурацкими и пошлыми в его жизни. Может, потому он так уничижительно охарактеризовал Вальмона, с которым издевательски сравнивал себя из-за глупейшей истории с Муной. Нелепейшее приключение вновь вернуло его, казалось, в те неблагодарные времена донжуанства, которым, что бы ни говорилось в семьях обывателей, не было ни конца, ни границ, ни возрастных пределов.

Глава 6

С препротивным муторным ощущением возвращался Франсуа к себе в дом, но свежий травяной запах, царивший на их крошечной луговинке посреди Парижа, удивил его и на этот раз. Франсуа вставил ключ, открыл дверь. И сразу же услышал любимую мелодию Сибиллы – она опять увлеклась старыми записями Дюка Эллингтона. А следом получил в объятия душистую растрепанную Сибиллу с сияющими глазами. Она прижалась к нему, она была так счастлива… пока еще счастлива – и Франсуа вдруг сделалось страшно. Но чего? Сибилла смеялась, целовала его прохладные после улицы щеки (они были почти одного роста, только она была моложе его, а выглядела еще моложе). Сколько у Сибиллы было преимуществ по сравнению с той, другой женщиной, с которой он только что занимался любовью по недоразумению, из-за какой-то своей извращенности. Он ненавидел себя, но все-таки улыбнулся в ответ на торжествующую улыбку единственной своей любви.

– Представляешь, – начала Сибилла, – дурачок Эрувиль поручил мне вести в нашем журнале парижскую хронику для всех франкоязычных стран. Две странички в месяц, десять тысяч каждая. Как раз то, что нам нужно, чтобы быть на плаву. Ну, что скажешь?

– Слов нет! Потрясающе! – одобрил он. – Ты становишься асом журналистики, а я твоим альфонсом.

Сибилла сейчас действительно зарабатывала больше него… Правда, в те времена, когда они встретились, все было наоборот, и именно он купил дом на бульваре Монпарнас, хотя и в кредит! Правдой было и то, что, расплатившись с кредитом скудным наследством своей матушки, он переписал этот дом окончательно и навсегда на Сибиллу, о чем она узнала только три года назад, так что жил он теперь у нее, и она ничего уже не могла изменить. Своим подарком (Сибилла так и чувствовала) он как бы навеки привязал ее и к себе, и к дому. Оформляя дарственную, он действовал так, будто прекрасно изучил Сибиллу и был уверен, что она никогда не выставит его за дверь, а если вдруг решит расстаться с ним, то оставит и дом, и все остальное… Но… тогда он шел на риск, тогда он как следует еще не знал ее, разве только с одной стороны – чисто чувственной. И даже если в глазах Сибиллы он не рисковал ничем, то в глазах любого другого мужчины, менее романтичного и более практичного, чем Франсуа, его поступок казался риском. Впрочем, что сказала, подумала или совершила недостойного или низкого Сибилла за все эти десять лет? Ничего. Хотя вполне возможно, она продолжала поиски партнера. Но искала ли она всерьез? Лучшая подруга Сибиллы Ненси, которая и к Франсуа относилась с большой симпатией, любила повторять, что никто никогда никого не ищет. Находят – это да, и искать тогда нет смысла, а если не находят, то и не ищут. Логика Ненси была недалека от здравого смысла, и если Сибилла и могла в чем-то упрекнуть свою подругу, то разве что в здравомыслии.

В общем, пока любитель рисковать Франсуа лежал, вытянувшись на кровати и, прищурившись, с невольной счастливой улыбкой на губах ласково наблюдал за странствиями Сибиллы по комнате: от двери в спальню она подошла к балконной и приоткрыла ее, потом отправилась к шкафу, уложила на полку свитер, расправила на вешалке юбку, повернулась на сорок пять градусов и подошла к кровати, наклонилась и с мимолетной нежностью чмокнула его в висок и в уголок рта, подошла к столу, пробежала еще раз несколько малозанимательных писем, вернулась к двери в комнату, потом к балконной и прикрыла ее, снова подошла к шкафу… Все новости, все счастливые и несчастливые повороты в жизни Сибиллы были поведаны Франсуа во время этих неизменных повторяющихся изо дня в день хождений. Когда повествование было грустным или конец особенно несчастливым, Сибилла останавливалась напротив Франсуа и, заслонив ладонью полные слез глаза, – Сибилла никогда не позволяла себе плакать, – досказывала все до конца, не шевелясь и без единого жеста.