Кесарево свечение - Аксенов Василий Павлович

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Да, дельфины, что за народ! Это просто наша отрада! Иногда, знаешь ли, я воображаю свое – и твое, конечно, – перевоплощение в дельфинов.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Вот было бы чудно! Помнишь из Мандельштама? (Берет с полки томик.)

Вот мы умираем, и наши жалкие останки сбрасывают в море. Тут вместо нас остаются эти Вторые, а там мы постепенно перевоплощаемся в дельфинов. Я беру себе имя Тевс, а ты будешь Ерог. Овал возьмет нас под свои лучи, неплохо, а? Мы будем плавать возле Кипра и все знать про тех, кто тут вместо нас оттягивается.

ДОМ. Ну и аппетиты!

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Странный какой-то сегодня день. То и дело наплывают картины прошлого. Сердце порой стучит, как будто мое собственное, а не того гонщика Макса Догоняйло, от которого взято. Вдруг, знаешь ли, вспомнилась песенка, которую я тебе спел к твоему семидесятилетию.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ах, Славка, к добру ли нам такая сентиментальность? Ты вспомнил то, что было так мучительно забыто. Как я тебя люблю!

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ (смущенно). Ну хорошо, отправимся к дельфинам, а потом по делам. Ты где сегодня выступаешь?

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Только в Копенгагене. Хотела еще в Москву, но там эти несносные китайцы с их анкетами. А ты?

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Только в Кейптауне. Звали еще в Ростов, но там на сегодня мусульманское шествие назначено, это уж все-таки слишком для столетнего оратора.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ну, в общем, к вечеру мы оба будем дома. Дом, заморозь шампанского!

ДОМ. В каком смысле?

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ну, чтобы холодное было.

ДОМ. Оно всегда холодное.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ну, я это просто так, для шику.

ДОМ. Как это – просто так, для шику?

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. А что, дома сейчас выпускают без чувства юмора?

ДОМ. Я вас сейчас, Наталья Ардальоновна, задницей к Фьюзу поставлю.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Ну, видишь, все-таки с чувством юмора.

Все трое хорошо, по-молодому смеются.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Дом, ты, надеюсь, помнишь, кто у нас в гостях сегодня вечером?

ДОМ. Это он печется о моей памяти! Как я могу этого не помнить, Славочка? Сегодня у вас тот, кто был вчера и позавчера – большой придворный чин из девятнадцатого столетия.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Тем более надо озаботиться шампанским. Ведь он без шампанского не может ничего, не может даже, подъезжая под Ижоры, посмотреть на небеса. А к шампанскому, мистер Дом, извольте приготовить гуся. Не виртуального, а настоящего, разумеется. Поджаристого, с корочкой, как у них на «Арзамасе» подавали.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Блестящая идея, Какашка! Вот будет сюрприз!

ДОМ (ворчливо). Да вы этого с корочкой и есть не будете – ведь это же полпуда чистого холестерина.

НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Зато он угостится. Ну что ему холестерин? (Хохочет.) Ой, умру, ну что ему, на самом деле, холестерин? Он никогда о таком и не слышал. Ну пошли, Славка!

ДОМ. Не забудьте взять с собой «домовитки», а то еще опозоритесь в своих Копенгагенах и Кейптаунах.

МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Что бы мы делали без тебя, Дом, и без твоих «домовиток»? Наверное, давно бы уже были под стражей. Кряхтели бы в смирительных рубашках. (Протягивает маленькую штучку жене, другую такую же кладет себе в карман.) Ну, прощай, дорогой уважаемый Дом!

ДОМ. Я не говорю вам «прощай», я говорю «до свидания».

Старики уходят в сторону моря, то есть в глубину сцены. Некоторое время мы еще слышим их веселые голоса и мелодии песен «Ах, Артур Шопенгауэр» и «Павлиний хвост». Потом все замирает.

В тишине по дому проходит Дом в виде пожилого почтенного джентльмена. Легким опахалом стряхивает с предметов мебели цветочную пыльцу. Смакует оставшееся шампанское. Декламирует:

Снимает с полки маленький томик, читает:

Останавливается в центре сцены, спиной к зрителям. Поднимает руки к Овалу. На несколько минут вместо сверкающего дня в театре воцаряется ночь. Овал флюоресцирует, узкие лучики света отходят от него и бродят по сцене. Слышится звук оттянутой и отпущенной толстой струны. Порой что-то так твякает в разгаре лета в переполненном жизнью пруду.

ДОМ. Я слышу тебя, Овал. Я понимаю. Но нельзя ли? Да, понимаю. Я понимаю тебя, Овал.

На сцене появляются огромные фантомы Петуха и Попугая с медвежьими ногами. Они неуклюже дефилируют под музыку, сходную с концертом для гобоя Алессандро Марчелло. И исчезают.

Исчезает и Дом-джентльмен. Возвращается день.

Из противоположных кулис появляются Второй и Вторая, клоны Мстислава Игоревича и Натальи Ардальоновны. Это пышущие здоровьем и красотой молодые люди, в которых все-таки видны черты только что ушедших стариков. Иными словами, это они же, Слава и Какаша, только в расцвете жизни. Оба в теннисных костюмах (разумеется, их играет та же самая пара актеров).

ВТОРОЙ. Привет, Вторая!

ВТОРАЯ. Привет, Второй!

ВТОРОЙ. Что делала утром?

ВТОРАЯ. Удаляла волосы с ног. Работала с трицепсами. Ела еду. А ты?

ВТОРОЙ. Брился. Работал с бицепсами. Ел еду.

ВТОРАЯ. Дома, кажется, никого нет.

ВТОРОЙ. Я слышал голоса Первых. Они что-то пели, что-то орали, как всегда, восклицательными знаками – в общем, обычная дребедень. Потом все затихло.

ДОМ. Они ушли к дельфинам.

ВТОРОЙ. Спасибо за информацию, хотя она мне и не нужна.

ВТОРАЯ. Я все-таки не понимаю, почему мы должны каждое утро удалять волосы.

ВТОРОЙ. Чтобы не выросли бороды. Иначе у меня отрастет на подбородке, а у тебя под коленками.

ВТОРАЯ. Это как прикажешь понимать?

ВТОРОЙ. Как хочешь.

ДОМ. Это юмор.

ВТОРАЯ. В чей адрес?

ДОМ. В общий. В адрес всего этого человечества с его условностями. Так, что ли, Второй?

ВТОРОЙ. Понятия не имею.

ВТОРАЯ. Если все так против волос, зачем тогда оставляют на голове гриву, да еще гоняют на завивку?

ДОМ. А это уж для секса.

ВТОРАЯ. Тут все помешаны на сексе, даже наши старики, каждый день творят совокупы, а нас на ферме этому не учили. Сказали: с этим делом сами потом разберетесь. Это в каком же смысле?

ВТОРОЙ. А по мне, что есть у тебя грива, что нет – все равно. При чем тут секс, я не понимаю.

ВТОРАЯ. Если волосы снимают, тогда надо отовсюду – я так понимаю. Говорят, есть такие агентства, которые в вас внедряют ген безволосия. Раз – и все в порядке, больше не надо возиться с этой чепухой.

ВТОРОЙ. Кстати, об этих генагентствах. Сейчас там масса предложений по части биопоправок. Можно, например, заказать себе жабры, то есть стать амфибией. Уже есть группы лиц, проделавших эту трансформацию. Знаешь, Вторая, они наслаждаются жизнью. Представь себе – глубоко под поверхностью моря ты чувствуешь себя так же уверенно, как и на земле. Уже функционируют клубы амфибий. Должен тебе признаться, что я собираюсь к одному такому клубу присоединиться.

ВТОРАЯ. А меня, должна признаться, больше увлекают птероклубы, то есть клубы летающих особей нашего типа.

ВТОРОЙ. Ага, значит, и ты в подобных поисках. Скажи, а что тебя к этому потянуло?

ВТОРАЯ. Вот уж не знаю что… Но как же иначе… Ведь нельзя так… Всегда… Ну, как сейчас… Надо же как-то… Как-то иначе…

ВТОРОЙ. А почему ты предпочитаешь морю воздух? Ведь он значительно прозрачнее, чем массы воды.

ВТОРАЯ. Ты знаешь, я не знаю. Но вот, представляешь, я вдруг взмою?! Как есть, вот в этом человечьем виде, – взорлю, что ли?! Ну, в общем, взлечу! Там есть такая технология, что перестраивает человеческий костяк под птичий. Также облегчаются все органы, человек утрачивает свою противную утяжеленность.

ВТОРОЙ. Башка тоже?

ВТОРАЯ. Что башка?

ВТОРОЙ. Ну, легче становится?

ВТОРАЯ. Ну, конечно.

ВТОРОЙ. А крылья отрастают?

ВТОРАЯ. Превосходные! Перепончатые! Когда не нужны, складываются в маленький горбик меж лопаток, в полете же расправляются и постоянно меняют форму в зависимости от скорости и от потоков воздуха.

ВТОРОЙ. Как интересно!

ВТОРАЯ. Что, Второй, и тебя заинтересовали «птеро»?

ВТОРОЙ. Заинтересовали, конечно… Всякое новшество как-то воспламеняет… все-таки шаг куда-то… отрыв от этой поверхности…

ВТОРАЯ (с энтузиазмом). И парить, парить, парить! Набирать высоту и скорость! Исчезать из виду, уходить в облака! Стремительно вдруг снижаться из туч на какой-нибудь камень! Или на шпиль высотки! Или повиснуть в воздухе, как стрекоза!