Влюбленный саботаж - Нотомб Амели

Но одно мгновение я видела, как она страдает. На секунду она перестала быть неуязвимой.

Я сочла это великой победой любви.

На рассвете, лёжа в кровати, я снова мысленно проиграла эту сцену.

Мне и вправду казалось, что произошло нечто необыкновенное.

Есть ли в какой-нибудь мифологии такая история: «Отвергнутый влюблённый в надежде добиться недосягаемой возлюбленной приходит к ней, чтобы объявить о предательстве её брата»?

Насколько я знаю, такая трагическая сцена нигде не описана. Великие классики не могли написать о столь низком поступке.

Мне не приходило в голову, что такое поведение недостойно. Даже пойми я это, меня бы это не смутило. Любовь так преобразила меня, что я, не колеблясь, покрыла себя позором. Чего стоило моё достоинство? Ровным счётом ничего, потому что я превратилась в ничто. Пока я была центром вселенной, у меня было своё место. А теперь я ходила за Еленой по пятам.

Я благословляла Клавдио. Без него мне бы никогда не задеть не то, что сердца, а хотя бы чести моей возлюбленной.

Я снова мысленно проживала эту сцену: вот я являюсь перед лицом её обычного безразличия. Она красива, просто прекрасна, она не соблаговолит сделать ничего больше, кроме того, чтобы сиять красотой.

А потом эти постыдные слова: твой брат, любовь моя, твой брат, которого ты не любишь, — ты ведь никого не любишь, кроме себя, — но он ведь твой брат, а, значит, он — часть твоей репутации, твой брат, моя богиня, первостатейный плакса и предатель.

В этот ничтожно малый и божественный миг я увидела, что моя новость обнажила что-то неуловимое, а значит очень важное в тебе! И это сделала я!

Я не хотела сделать тебе больно. Впрочем, я не знаю, что нужно моей любви. Просто для удовлетворения моей страсти я должна была вызвать в тебе настоящее чувство, не важно какое.

Этот проблеск боли в твоих глазах — настоящая награда для меня!

Я вновь проживала сцену, останавливаясь на этой картинке. Меня охватывал любовный трепет — отныне я чего-то стою для Елены.

Надо продолжать в том же духе. Она ещё будет страдать. Я была слишком труслива, чтобы самой причинить ей боль, но я старалась отыскать любое известие, которое могло её ранить, и я всегда найду время, чтобы принести дурную новость.

Самые нелепые мысли лезли мне в голову. Мать Елены погибнет в автокатастрофе. Посол Италии понизит в должности Елениного отца. Клавдио будет разгуливать по гетто с дырой на заду, не замечая этого, и станет всеобщим посмешищем.

Все эти ужасы должны были происходить с дорогими Елене людьми, но не с ней самой.

Эти фантазии очаровывали меня, глубоко проникая в моё вердце. Я подходила к своей возлюбленной с трагически серьёзным видом и медленно и торжественно объявляла: «Елена, твоя мать умерла». Или: «Твой брат обесчещен».

Боль искажает твоё лицо, и это пронзает моё сердце и заставляет меня любить тебя ещё сильнее.

Да, любимая, ты страдаешь по моей вине, но не потому что мне приятно твоё страдание, было бы лучше, если бы я могла осчастливить тебя, а это невозможно, потому что для того, чтобы я могла дать тебе счастье, ты должна сначала полюбить меня, но ты меня не любишь, а чтобы сделать тебя несчастной, не обязательно, чтобы ты любила меня. К тому же, чтобы осчастливить тебя нужно сначала, чтобы ты была несчастна, — не принесёшь ведь счастье тому, кто и так счастлив. Значит, я должна сделать тебя несчастной, чтобы потом я могла осчастливить тебя, в любом случае, любимая, важно только то, чтобы причиной всему была я. Если бы ты испытала ко мне хотя бы десятую часть того, что я чувствую к тебе, ты была бы счастлива страдать, зная, что своим страданием ты доставляешь мне радость.

Я млела от удовольствия.

Надо было найти новый госпиталь.

Теперь уже нельзя было оборудовать его в ящике для перевозки мебели. По правде говоря, большого выбора у нас не было. Пришлось устроить больницу там же, где мы собирали секретное оружие. Не очень гигиенично, но Китай приучил нас к грязи.

Постели из «Ренмин Рибао» были перенесены на последний этаж пожарной лестницы самого высокого дома в Сан Ли Тюн. На головокружительной высоте в центре больничной палаты возвышался бак с мочой.

Немцы были настолько глупы, что пощадили наши запасы стерильной марли, витамина С и супов в пакетиках. Их сложили в рюкзаки и подвесили на металлические перила лестницы. Поскольку дождь в Пекине шёл крайне редко, мы почти ничем не рисковали. Но теперь эта секретная база была видна гораздо лучше. Немцам нужно было только задрать голову и хорошенько приглядеться, чтобы нас обнаружить. Мы не были так глупы, чтобы приводить туда пленных. Когда мы хотели помучить жертву, то спускали секретное оружие вниз.