Мир от Гарпа - Ирвинг Джон

У нее было много книг, которым скоро стало тесно в ее небольшой квартирке. Проработав в школе десять лет, она случайно узнала, что в книжной лавке школы учащимся и сотрудникам полагается десятипроцентная скидка. Она очень рассердилась, потому что продавцы утаили это от нее. Собственных книг она не жалела, поэтому они стояли на полках и в мрачных палатах изолятора. Когда и там не стало места, книги перекочевали во врачебные кабинеты, в приемную и даже рентгеновский кабинет. Сначала они потеснили пылившиеся на столах газеты и журналы, а затем и полностью заменили прессу. Те, кому случалось захворать в школе, проникались к Дженни особым уважением. Еще бы, здесь, в больнице, не какое-нибудь пустое чтиво и разная медицинская белиберда. В очереди к врачу, например, вам предлагают полистать „Осень средневековья“^[8], а пока ждете результатов анализов, сестра приносит интереснейший справочник по дрозофилам. Ну а если у вас нашли что-то серьезное и нужно долго ходить в поликлинику, то считайте, что вам выпал счастливый шанс осилить „Волшебную гору“ Томаса Манна. Специально для мальчишек со сломанными конечностями и вообще для тех, кто заработал травмы на тренировках или спортивных состязаниях, имелись приключения и рассказы о героях: скажем, вместо „Спорте иллюстрейтед“ — Конрад и Мелвилл, а вместо „Тайм“ и „Ньюсуик“ — Диккенс, Хемингуэй и Марк Твен. О, эта вожделенная мечта любителей чтения — заболеть и оказаться в школьном изоляторе. Вот оно, место, где наконец-то можно вволю почитать.

После того как Дженни Филдз проработала в Стиринге двенадцать лет, у школьных библиотекарей появилась привычка отправлять читателей в больничный корпус, если требуемой книги не было на месте. Да и в книжной лавке покупателю могли сказать: „Зайдите в изолятор к сестре Филдз, у нее эта книга наверняка есть“.

Услыхав просьбу, Дженни, напрягая память, хмурилась и говорила что-нибудь вроде: „По-моему, эта книга в двадцать шестой палате у Маккарти. Он лежит с гриппом. Как прочитает, сейчас же даст вам“. Или: „Я только что видела ее в кабинете водных процедур. Боюсь, первые страницы немного подмокли“.

Невозможно оценить влияние Дженни на учебный процесс в Стиринге. Но она так никогда и не забыла обиду, нанесенную ей в книжной лавке, — целых десять лет покупать книги без скидки!

Гарп писал: „Моя мать основательно поддерживала торговлю школьной книжной лавки. Дело в том, что в Стиринге никто ничего не читал“.

Когда Гарцу исполнилось два года, дирекция школы продлила контракт с Дженни Филдз еще на три года. Дело свое она знала великолепно, с этим никто не спорил. Гарп был как все дети, разве что загорал летом сильнее других. Зимой лицо его принимало желтоватый оттенок, и весь он был пухленький, округлый, словно упрятанный в сто одежек эскимос. Молодые преподаватели, успевшие побывать на войне, говорили, что фигурка малыша напоминает плавные очертания бомбы. Впрочем, что говорить, дети есть дети, даже незаконнорожденные. А странности самой Дженни вызывали легкое необидное раздражение.

Итак, она подписала контракт на три года. Она ходила на уроки, совершенствовалась и, главное, прокладывала путь сыну. Отец ее говорил, что образование в Стиринге давали первоклассное, но Дженни хотелось убедиться в этом самой.

Когда Гарпу исполнилось пять лет, Дженни Филдз назначили старшей сестрой. Молодые, энергичные медицинские сестры отнюдь не рвались на работу в школу. Далеко не каждая согласится сносить буйные шалости юных джентльменов. Мало кого прельщала жизнь с ними под одной крышей. А Дженни, по-видимому, вполне все устраивало. И в конце концов она многим заменила мать. Она безропотно поднималась среди ночи, когда какой-нибудь мальчишка, просыпаясь и вскакивая, разбивал свой стакан для воды или звонком вызывал сестру. Случалось ей и наводить порядок, когда разошедшиеся сорванцы бесились в темном коридоре, а то вдруг, оседлав инвалидные коляски и больничные койки, устраивали гладиаторские бои. От бдительного ока Дженни не могли ускользнуть тайные переговоры с девочками — дочками преподавателей — сквозь чугунную решетку окон, пресекала она и попытки больных улизнуть из палаты через окно по обвитой плющом старинной кирпичной стене.

Сам изолятор соединялся с амбулаторным крылом не очень широким подземным переходом, по которому можно было провезти кровать-каталку, причем с боков еще оставалось место для двух стройных сестричек. „Плохие“ мальчишки любили гонять в туннеле мяч. Топот ног, удары по мячу доносились до квартирки Дженни, расположенной в самой дальней части крыла. Ей тогда казалось, что лабораторные кролики, жившие в цокольном помещении, вырастали ночью до гигантских размеров и катали мусорные бачки, стараясь загнать их мордой как можно глубже под землю.