Петька - Ахмедова Марина

Нина Леонтьевна раздала нам учебники, положив на каждую парту по два, и вышла из класса. Мы открыли их, и на нас выпрыгнули цветные картинки. Они иллюстрировали каждый рассказ, каждое стихотворение.

— Смотри! Смотри! — толкал меня локтем Петька, а потом бросился в другой конец класса, показывать кому-то картинку, как будто учебники не были у всех одинаковыми.

Я выдвинула Петькин стул из-за парты и поставила его в проход. Дверь класса открылась. Петька побежал на место.

Грох.

На парту упала Петькина желтая сандалия в мелкую дырочку. Петька лежал под партой со своим новым учебником и плакал.

— Так тебе и надо, очкарик, — наклонилась я к Петьке, хотя он не сделал мне ничего плохого.

Нина Леонтьевна стукнула меня указкой по кончикам пальцев. Мои пальцы дернулись с парты, как маленькие зверьки, и спрятались под школьным фартуком. Красной ручкой она написала в моем дневнике — «Неудовлетворительное поведение».

— Я могу вас рассадить, — сказала она Петьке.

Петька хотел сидеть только со мной. Я могла бы сделать отрицательного персонажа и из себя, но я-то знаю, что всегда Петьку жалела.

Перед самыми летними каникулами, когда церковный купол бросался солнечными зайчиками в вокзальную остановку, когда деревья обляпались белыми цветочками, а в этом городе на каждом шагу росли фруктовые деревья, плоды которых никто не ел, все покупалось на рынке, деревья же в отместку сбрасывали плоды прямо на головы и плечи прохожих, и те ругались — попробуй теперь пятно отстирай — так вот, в конце мая в нашем классе случилось происшествие на букву «А». Кто-то исписал чистую доску заглавными буквами «А». Буквы вышли неправильными — прописная «А» сначала пишется, как прописанная «Л», но, дойдя до конца второй палочки, нужно сворачивать влево и давать завиток по первой палочке. Но кто-то свернул вправо, пририсовал загогулину к боку второй палочки и потом только дал завиток.

— Кто испачкал доску? — спросила Нина Леонтьевна.

Класс промолчал.

— Кто испачкал доску? — Нина Леонтьевна постучала указкой по столу.

У нее была прозрачная пластмассовая указка с красной спиральной ручкой.

— Мы не начнем урок, пока испачкавший доску не признается…

Нина Леонтьевна ходила по проходу и стучала по всем партам по очереди. Никто не признавался. Урок не начинался. У меня в груди замирало.

— Сдайте все свои тетради по русскому языку, — сказала Нина Леонтьевна, — я по почерку определю, чья это буква.

Я вынула тетрадь из ранца. А вдруг моя «А» неправильная, но это не я испачкала доску.

К доске Нина Леонтьевна вызвала Петьку и еще одного мальчика — Вовку Худенко. Петька шел к доске, приволакивая одну желтую сандалию.

— Кто из вас? — Нина Леонтьевна стукнула указкой по столу.

Петька заплакал. Это был не он. Он снял очки, чтобы вытереть слезы, и я сразу отвернулась. Даже если бы это была я, то сейчас бы не призналась.

— Если вы не признаетесь, то сегодня ночью за вами приедет Черный Ворон, — пообещала им Нина Леонтьевна.

Ни Петька, ни Вовка Худенко не признавались.

— Снимайте штаны! — Нина Леонтьевна подошла и дернула Вовку за пояс штанов. Я очень хорошо помню Вовку — маленького и худого, но еще лучше я помню его трусы до колен, над которыми мы потом смеялись уже всегда.

Петька не успел показать трусы. Его глаза прыгнули к ушам, и он свалился возле доски, вытянув желтые сандалии.

Нина Леонтьевна, в общем-то, не была отрицательным персонажем его истории.

Третья старушка перестала писать письма, мне пришло письмо, написанное чужим почерком без ошибок. У меня щемило утром, вечером и днем. Я пила на вокзале газировку с желтым сиропом, не помогало. Купалась в море. Но все равно засыпала со щемлением и просыпалась с ним же. Тогда я написала Петьке письмо печатными буквами, и мне стало легче. Внизу я подписалась — Черный Ворон. Запечатала его и опустила в Петькин почтовый ящик.

Это было время, когда советская власть делала последние вдохи. Мы застали только ее конец, и все, что в нашей жизни с ней было связано, — это газировка, октябрятские значки с лицом маленького Ленина в кругляшке звезды и неработающий фонтан. Нам, воспитанным на подвиге советского народа, не за что было ненавидеть эту власть, она нам не сделала ничего плохого, кроме того, что научила не верить в Бога. Нине Леонтьевне ненавидеть было за что, но мы, в отличие от нее, думали, что Черный Ворон — это и есть птица, большая, страшная, а не черная Волга, забирающая людей из домов по ночам.