Особые отношения - Пиколт Джоди

— Что тебе приготовить, Зои? — спрашивает она. — Чаю? Горячего шоколада? Мы можем посмотреть на видео сериал «Настоящая кровь»…

— Я просто хочу полежать, — отвечаю я и, когда они с Максом спешат мне помочь, отмахиваюсь.

Медленно, держась за стену, чтобы не упасть, я иду по дому. Но вместо того чтобы войти в нашу спальню в конце коридора, ныряю в комнатку поменьше, справа.

Еще месяц назад здесь был мой импровизированный кабинет — место, куда раз в неделю приходила Алекса, чтобы сверить счета. Недавно мы с Максом за одни выходные перекрасили ее в солнечно-желтый цвет, поставили кроватку и пеленальный столик, которые купили на распродаже, уплатив за все сорок долларов. Пока Макс таскал тяжести, я расставляла на полке свои любимые еще с детства книги: «Там, где живут чудовища», «Гарри — испачкавшийся пес», «Шляпы на продажу».

Но сейчас, когда я открыла дверь, у меня даже дух захватило. Вместо детской кроватки и пеленального столика стояла старая чертежная доска, которую я использовала в качестве письменного стола. Снова подключен и гудит мой компьютер. Рядом аккуратно сложены мои папки. А мои инструменты — джамбе, банджо, гитары и колокольчики — выстроились вдоль стены. Единственным напоминанием о том, что здесь некогда была детская, остались стены — солнечно-желтые. Именно с этим цветом ассоциируются у человека чувства, от которых он улыбается.

Я ложусь на плетеный коврик посреди комнаты и подтягиваю колени к груди. В коридоре раздается голос Макса:

— Зои! Зои! Ты где?

Я слышу, как он распахивает дверь спальни, заглядывает туда и быстро уходит. Потом открывается дверь, и он видит меня.

— Зои! Что-то не так? — восклицает он.

Я обвожу взглядом комнату, эту не-детскую комнату, и вспоминаю мистера Докера: вот что значит понимать, где ты находишься. Как будто очнуться от самого сладкого сна и обнаружить у себя в горле сотни ножей.

— Все! — шепчу я.

Макс опускается рядом со мной на пол.

— Нам нужно поговорить.

Я не смотрю на него. Я продолжаю лежать на полу. Продолжаю смотреть прямо перед собой. Мой взгляд упирается в батарею. Макс забыл вытащить из розеток заглушки. Все розетки закрыты этими плоскими пластмассовыми крышками, чтобы ребенка не ударило током.

Слишком, черт побери, поздно.

— Не сейчас, — отвечаю я.

Человек теряет ключи, бумажник. Можно потерять работу или вес.

Можно потерять деньги. Или ум.

Потерять надежду, веру. Можно потеряться в пространстве.

Можно потерять из виду друзей.

Потерять голову. Сознание.

Можно потерять ребенка — так говорят.

Только я точно знаю, где он сейчас находится.

На следующее утро я просыпаюсь, а грудь — каменная. Мне даже больно дышать. У меня нет ребенка, но, видимо, мое тело еще этого не знает. Медсестры в больнице предупреждали об этом. Раньше делали укол, чтобы предотвратить лактацию, но у препарата множество побочных эффектов, поэтому единственное, что им оставалось — отпустить меня домой, не забыв честно предупредить о возможных последствиях.

Половина Макса не тронута. Вчера он спать не ложился; я не знаю, где он ночевал. Сейчас Макс уже уехал на работу.

— Мама! — зову я, но никто не идет.

Я сажусь и замечаю на прикроватной тумбочке записку. «Ушла в магазин» — написано маминым почерком.

Я роюсь в больничных выписках. Но никому в голову не может прийти оставить женщине, у которой родился мертвый ребенок, телефоны специалиста по лактации.

Ощущая себя полной дурой, я набираю рабочий номер доктора Гельман. Трубку снимает ее секретарь — милая девушка, с которой я встречалась ежемесячно в течение полугода.

— Здравствуйте, это Зои Бакстер, — представляюсь я.

— Зои! — радостно восклицает она. — Слышала, что вас привезли в пятницу! Ну? Кто? Мальчик или девочка?

По ее захлебывающемуся голосу я понимаю, что она понятия не имеет о том, что произошло в выходные. Слова, будто пожухлые листья, слетают с моих губ.

— Мальчик.

Это единственное, что мне удается выговорить.

Даже ткань футболки причиняет мне мучительную боль.

— Я могу поговорить с акушеркой?

— Конечно, сейчас соединю, — отвечает секретарша.

Я жду у телефона, молясь об одном — чтобы, по крайней мере, акушерка была в курсе случившегося.

В трубке щелкает.

— Зои, — негромко говорит акушерка, — как вы себя чувствуете?

— Молоко… — задыхаюсь я. — Можно что-нибудь сделать, чтобы оно не прибывало?