Генри и Катон - Мердок Айрис

— Первую очередь мы можем построить на деньги от продажи картин.

— Ты действительно думаешь, что на чердаке ты нашел Гверчино?^[79]

— Да, только пока не говори Герде.

— Ты так и не сказал ей, что все те деньги оставил в квартире?

— Нет, это подпортило бы мой образ супермена.

— Ты часто думаешь о Стефани?

— Да.

— Ах вот как!

— Как я могу не думать? Ты устроила скандал из-за нее и не подпускала к себе: никакой близости до свадьбы просто назло…

— И ничего не назло. Мне… у тебя были все те девчонки… мне хотелось, чтобы у нас было по-другому, совсем, совсем по-другому.

— Ну вот, ты добилась, чего хотела. Мы женаты, никуда не денешься.

— Очень милая скромная свадьба была, правда? Народу мало, я в белом платье. Еще бы только Катон пришел…

— Ты не считаешь, что я слишком стар для тебя, а?

— Ну, ты довольно стар.

— Смотри скорей, видишь, уж плывет.

— Дорогой, не считай, что грешно быть счастливым.

— Счастливым быть не грешно, однако человек должен быть счастлив и в бедности, это было бы лучше.

— Ты не знаешь, что такое быть бедным.

— Конечно не знаю. Я недостаточно высок нравственно. Это было моей постоянной бедой — заблуждаться насчет своей нравственности. Идея все распродать и немедленно уехать — это, увы, не для меня, я в любом случае не смог бы осуществить ее достойным образом. Может, кому-то другому удастся это сделать. Я же просто совершил — да, ты, разумеется, права — акт насилия. Но это не означает, что мы не охвачены разложением.

— О, полностью!

— А когда общество прогнило до основания, ни к чему строить красивые дома даже для простых людей.

— Никогда не понимала подобный довод. Не нужно уничтожать прошлое. Почему нельзя все хорошее постепенно распространить на всех?

— Потому что на всех не хватит.

— Значит, лучше все разрушить?

— Наш чудесный поселок — это западня и иллюзия.

— Скажи это тем людям, которые собираются там жить! Дом — это самая реальная из всех материальных вещей.

— Это иллюзия. Игра. Забава. Фонтаны.

— Почему кого-то не осчастливить? Папа говорит, если было бы можно снизить арендную плату…

— Я тут командую парадом, а не твой отец.

— А потом мы могли бы строить еще дома с другой стороны диммерстоунской церкви и ближе к «Луговому дубу». Теперь, когда мы можем добывать камень для строительства…

— Ты в этом заинтересована. Я тоже. В том-то и беда.

— Хорошо, это в наших интересах. Не говорит ли это об уровне нашей морали?

— В том-то и беда.

— Смотри, какая огромная стрекоза.

— Раньше мне казалось, что я Макс. Теперь я кажусь себе Леонардо.

— Ты допишешь свою книгу о Максе, обещаешь? Мы отправимся в Амстердам, в Лейпциг, в Кольмар…

— И в Сент-Луис.

— И в Санта-Крус.

— Ты не против того, чтобы Расс и Белла приехали сюда в сентябре?

— Ты не влюблен в Беллу, нет?

— Я обожаю Беллу. А люблю тебя каждой клеточкой моего существа. Ты меня смешишь.

— Она тоже.

— Твое общество нужно мне, как наркотик наркоману. Это и называется быть влюбленным, плюс некоторое плотское влечение.

— Этого недостаточно.

— Еще исследую твою душу.

— Не скучна она?

— Вовсе нет. Я вижу в ней себя.

— Ты самовлюбленный тип.

— Все лучшие люди были такими. Леонардо, Шекспир, Иисус Христос…

— И о Стефани думаешь.

— Все произошло так быстро. Мне ужасно жаль бедняжку. Я в некотором смысле любил ее, но та любовь была обречена на печальный конец.

— А мы на что обречены?

— На счастье.

— Этого достаточно?

— Это лишь начало. Жизнь научит нас остальному. Прекрасное начало так же важно, как прекрасная цель. Когда я неожиданно понял, что могу выбрать счастье, все мне стало кристально ясно. Прежде я никогда этого не понимал. Всегда думал, что должен выбирать страдание.

— Знаешь, мне кажется, Герда тоже неожиданно выбрала счастье, когда решила выпроводить Стефани.

— Если твое предположение верно. Бедняжка Стефи.

— Жалость к ней сродни презрению. Полагаю, она отнюдь не в проигрыше.

— Она действительно не слишком меня интересовала.

— Какое же ты чудовище. Но я-то тебя интересую?

— Женщины не могут не переводить разговор на личное. Когда я думал жениться на Стефани, мне это представлялось чем-то немыслимым, чем-то, что можно совершить, лишь не рассуждая и испытывая ужас. И считал, что всякая женитьба такова.