Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе - Мураками Харуки

– Отправляют в рай. Чтобы они там белили стены. В раю ведь как – стены должны быть идеально белые. Чуть какое пятнышко, уже непорядок. Это ведь рай! Вот они и белят их с утра до вечера, портят себе бронхи.

Больше она не задавала никаких вопросов. Я тщательно выбрал кусочки пробки, плававшие в бутылке и разлил вино по стаканам.

– Холодное вино – горячее сердце, – сказала она, когда мы чокнулись.

– Это откуда?

– Из рекламы. Холодное вино – горячее сердце. Не видел?

– Нет.

– Телевизор не смотришь?

– Редко. Раньше часто смотрел. Больше всего нравилось кино про Лэсси. Пока самая первая собака играла.

– Ну да, ты ведь животных любишь.

– Ага.

– Если б у меня время было, я бы с утра до вечера смотрела. Все подряд. Вот, скажем, вчера показывали диспут между биологом и химиком. Не видел?

– Нет.

Она отпила вина и покачала головой, как бы вспоминая.

– Там было про Пастера. Он обладал силой научной интуиции.

– Силой Научной Интуиции?

– Ну, короче… Обычно ученые рассуждают так: A равно B, а B равно C – значит, A равно C. Что и требовалось доказать. Правильно? Я кивнул.

– А Пастер был не такой. У него в голове только и было, что A равно C. Безо всяких доказательств. Его правоту доказала история. Он за свою жизнь сделал несчетное множество ценнейших открытий.

– Ну да, прививки от оспы…

Она поставила стакан на стол и посмотрела на меня с негодованием.

– Прививки от оспы – это Дженнер! Как ты в университет-то поступил?

– А, вспомнил: антитела! И низкотемпературная стерилизация.

– Правильно.

Она рассмеялась с каким-то торжеством, не показывая зубов. Допила вино и налила себе еще.

– В диспуте эту способность называли научной интуицией. У тебя такая есть?

– Практически нет.

– А если бы была?

– Ну, наверное, пригодилась бы для чего-нибудь. Например, когда с девчонкой спишь, могла бы понадобиться.

Она засмеялась и ушла на кухню, вернувшись оттуда с кастрюлей тушенки, миской салата и нарезанной булкой. Из широко раскрытого окна повеяло, наконец, прохладой. Мы принялись не спеша ужинать под пластинку. Она задавала вопросы – в основном про университет и про жизнь в Токио. Разговор был не самый содержательный. Про эксперименты на кошках ("Мы их не убиваем, ты что! Это психологические опыты!", – врал я, за два месяца умертвивший тридцать шесть кошек и котят), про демонстрации и забастовки… Был показан зуб, сломанный полицейским.

– А отомстить ему ты не хочешь? – спросила она.

– Вот еще…

– А почему? Я на твоем месте отыскала бы его и все зубы повыбивала молотком.

– Во-первых, я – это я. Во-вторых, все уже закончено. А в третьих, у них там все рожи одинаковые – как я его найду?

– Выходит, и смысла нет?

– Какого смысла?

– Что тебе зуб выбили?

– Выходит, что нет.

Она издала стон разочарования и отправила в рот кусок тушенки.

* * *

После кофе мы помыли с ней посуду на тесной кухне, вернулись к столу и закурили под Манхэттэнский Джазовый Квинтет.

На ней были просторные шорты и рубашка из тонкой ткани, сквозь которую отчетливо проглядывали соски. Вдобавок наши ноги несколько раз сталкивались под столом – каждый раз я понемногу краснел.

– Как ужин? Понравился?

– Очень.

Она слегка закусила нижнюю губу.

– Почему ты сам ничего не говоришь, пока тебя не спросят?

– Да как-то… Привычка… Вечно забываю сказать самое важное.

– Можно дать тебе совет?

– Давай.

– Избавляться надо от такой привычки. Она может тебе дорого стоить.

– Да, наверное. Но это как машина со свалки: что-нибудь одно выправишь, сразу другое в глаза кидается.

Она рассмеялась и поставила другую пластинку – теперь запел Марвин Гэй. Стрелки часов подходили к восьми.

– А ботинки что – сегодня можно не чистить?

– Перед сном почищу. Вместе с зубами.

Продолжая разговаривать, она поставила на стол худенькие локти, поудобнее положила на руки подбородок и уставилась на меня. Это нервировало. Чтобы отвести глаза, я закуривал, несколько раз с фальшивым интересом устремлял взгляд в окно – но, наверное, становился от этого только смешнее.