Человек случайностей - Мердок Айрис

– Я уверена, что он не страдает, – сказала Мэвис. Но она не была уверена.

– А Уолтер и другие дети рады, – продолжала миссис Карберри. – Надо стараться видеть и хорошую сторону, правда? Рональд был для них такой обузой. Наверняка они его боялись. Боязно, когда кто-то не похож на тебя.

Ты несла эту тяжесть, думала Мэвис. Женщинам суждено.

– А что бы мистеру Гибсону Грею хотелось сегодня на ужин? – спросила миссис Карберри. – Я все купила по списку. А может, кусочек баранинки с почечкой? Я знаю, что он обожает почки. – Миссис Карберри очень заботилась об Остине.

– Да, неплохо, – согласилась Мэвис. – И еще докупите спаржи, он ее очень любит.

– И мороженое итальянское, то, что ему нравится…

– О, хорошо, что вспомнили. Благодарю, миссис Карберри. Только хорошо упакуйте. На улице дождь.

Мэвис вернулась в гостиную. В комнате было полутемно от желтого послеполуденного дождя. Она сбросила туфли и легла на диван. Страшно устала за эти дни. Мэтью все еще гостил в Оксфорде.

Мэвис отпустила мысли на свободу. Последнее время часто так делала, наверное, сама природа таким образом себя защищала. Но из хаоса мыслей потом выступали конкретные выводы. Может быть, и удастся к чему-то прийти, минуя излишние страдания и опасения.

Не так давно она говорила с Мэтью по телефону. Он ее любит, ждет встречи, сочувствует происходящему. «Уже очень давно, – думала она, – я не могу толком прийти в себя. Дорина умерла… как можно после этого нормально жить, принимать решения, брать на себя ответственность? Я должна подчиняться всему безвольно, заниматься самыми простыми делами, делами миссис Карберри, делами Остина. Я должна заботиться о нем… в память о Дорине».

Рассеянность и мысленный хаос уже сейчас помогли выяснить несколько дел. О полном восстановлении приюта и речи быть не может. То время ее жизни казалось не только завершившимся, но и ушедшим в прошлое. Те обязанности она сняла с себя раз и навсегда. И нет никакого желания возобновлять. Ее Бог наконец умер. Решение, принятое неторопливо, было достаточно ясно, но суть этого решения оставалась неясной. От того ли изменилась она, что какая-то ее частичка умерла вместе с Дориной? А может, это желание нового, еще только разгорающееся, подарено Мэтью? Время непротивления, подчиненности даст ответ и на этот вопрос. Надо только отдыхать и ждать. А может, продать Вальморан? Мэтью решит.

Тем временем Остин, кажется, не собирался покидать Вальморан. В его квартире жил теперь Гарс, корпевший над новым романом, и Остин, с большим уважением относившийся к работе сына, не хотел ему мешать. У него самого не было по-прежнему ни работы, ни денег. Иногда он отправлялся на поиски. А иногда просто пройтись. Был вездесущ и вместе с тем необременителен. Куртуазничал с миссис Карберри. Больше всего ей нравилось, когда Остин напрашивался мыть посуду. Отправляясь спать, получал от Мэвис материнский поцелуй. Был кем-то вроде ее сына или младшего брата. Она всегда хотела иметь брата, а не сестру.

В разговорах они перестали затрагивать существенные вопросы. Время серьезных разговоров пришло, как волна, и отступило. Уже сказали друг другу все. О Дорине тоже не могли добавить ничего нового. Разговаривали о своем детстве. Говорили даже о Бетти. Только о Мэтью молчали. Но сейчас все разговоры стали какими-то легкими, необязательными.

«Я чувствую себя уничтоженной этой смертью, – думала Мэвис. – И я состарилась из-за нее. Эта смерть привела меня в самую середину какой-то истины, которой я пока еще не могу постичь». Самое тяжкое страдание ушло раньше, чем можно было предположить. Тень Дорины отступила как бы добровольно, чтобы не причинять боль. Она для меня умерла, думала Мэвис. Мысль эта, однако, оставалась неясной. Дорина была лишена эгоизма, была сама доброта. Ей теперь казалось, что Дорина – это некая стадия ее самой, фаза, из которой она сейчас вырастает. Уход Дорины открыл перед Мэвис выход на какой-то новый, неведомый уровень реальности.

В тумане происходили перемены, в этом сомневаться не приходилось. Остин мало-помалу переставал быть тем, с кем приходится поневоле мириться, и превращался в кого-то другого, в кого – она еще не могла понять. Она говорила и думала и повторяла в разговорах с Мэтью по телефону, что помогает Остину, спасает его от душевного надлома, от скитаний и презрения, способного свести его с ума. Несомненно, она давала ему такую помощь, на которую только она была способна, и он принимал эту помощь по безошибочной подсказке инстинкта. Клеймо скитаний и отверженности все еще было на нем, и стереть до конца его не удастся никогда. Но все же клеймо уменьшилось, стало не таким угрожающим.