Цементный сад - Макьюэн Иэн

В доме было очень тихо, и меня угнетала мысль о том, что впереди несколько тоскливых недель. Работу я еще не нашел, да, честно сказать, и не искал. Хоть это было и не в моих привычках, я решил зайти наверх поздороваться с матерью. Джули стояла перед дверью маминой спальни. Увидев меня, она захлопнула дверь и заперла ее на ключ, затем повернулась ко мне, сжимая ключ в кулаке. Я заметил, что она дрожит.

— Она умерла, — ровным голосом сказала Джули.

— Как умерла? Откуда ты знаешь?

— Она умирала уже несколько месяцев. — И Джули подтолкнула меня к лестнице. — Не хотела, чтобы ты знал.

«Кто не хотела?» — глупо подумал я.

— Я хочу посмотреть, — сказал я. — Дай мне ключ.

Джули покачала головой:

— Пойдем лучше вниз и поговорим, пока не вернулись Том и Сью.

На миг я подумал о том, чтобы отнять у нее ключ, но затем повернулся и пошел вниз следом за сестрой. Голова у меня кружилась, и горло щекотал кощунственный смешок.

5

Когда я вошел в кухню, Джули, стянув волосы в хвост, стояла у раковины со скрещенными руками на груди, опираясь на одну ногу и выставив колено вперед.

— Где ты был? — спросила она.

Я не понял, о чем она спрашивает.

— Я хочу посмотреть, — сказал я.

Джули молча покачала головой.

— Мы оба теперь за старших, — продолжал я, обходя кухонный стол. — Она так сказала.

— Она умерла, — сказала Джули. — Сядь. Ты что, не понял? Она умерла.

Я сел.

— Я теперь тоже за старшего! — сказал я.

И разревелся, потому что почувствовал себя обманутым. Мать ушла, ничего не объяснив Джули. И ушла не в больницу, а навсегда, и теперь уже ничего не докажешь. В какое-то мгновение я понял: она вправду умерла, и что-то сжало мне горло, и плач стал сухим и болезненным. Но в следующий миг я подумал: вот сидит мальчик, у которого умерла мать, — и слезы вновь полились легко и свободно. Джули положила руку мне на плечо. Едва почувствовав это, я вдруг увидел нас со стороны, словно картину в раме кухонного окна: один сидит и плачет, другая стоит и утешает его, и на какие-то полсекунды задумался о том, который из этих двух — я. Казалось, это кто-то другой рыдает рядом со мной. Я не знал, с какими чувствами Джули положила руку мне на плечо — с нежностью, с нетерпением, или же, быть может, она совсем и не думает обо мне. По ощущению от руки этого нельзя было понять. От этой неуверенности я перестал плакать и повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, но она уже отошла и снова заняла свое место у раковины.

— Скоро придут Том и Сью, — сказала она.

Я вытер лицо и высморкался в кухонное полотенце.

— Надо будет сказать им, как только они придут.

Я кивнул, и около получаса мы провели на кухне в молчании.

Пришла Сью. Джули сообщила ей новости, и обе, рыдая, кинулись друг другу в объятия. Тома все не было. Я не сводил глаз с плачущих сестер; мне казалось, что будет невежливо смотреть куда-то еще. Мне в их горе не было места — впрочем, я и не рвался к ним присоединяться. В какой-то момент я положил руку на плечо Сью, как Джули — на мое плечо, но ни та ни другая, поглощенные собой и друг другом, словно борцы в клинче, меня не заметили. Сквозь слезы они бормотали какую-то бессвязицу — то ли друг дружке, то ли самим себе. Хотелось бы и мне забыться в горе так же, как они, но меня не оставляло ощущение, что за мной кто-то наблюдает, и все хотелось пойти взглянуть на себя в зеркало. Вбежал Том, девочки оторвались друг от друга и повернулись к нему. Он потребовал лимонада, выпил и убежал, а мы со Сью пошли вслед за Джули наверх. Пока перед дверями маминой спальни она возилась с ключом, мне вдруг представилось, что мы со Сью — супружеская пара, остановившаяся на ночь в гостинице, и ждем, пока отопрут наш номер. Я громко рыгнул, Сью хихикнула, а Джули шикнула на нас обоих.

Занавески были не задернуты — «чтобы не вызывать подозрений», объяснила потом Джули, — и спальню заливал солнечный свет. Мама лежала на подушках, руки ее скрывались под одеялом. Я думал, что она будет смотреть широко открытыми глазами в потолок, как мертвецы в кино, но глаза ее были полуприкрыты, словно она собиралась вздремнуть. На полу у кровати лежали ее книги и журналы, на прикроватной тумбочке все еще тикал будильник, стоял стакан с водой и лежал апельсин. Мы со Сью встали в изножье кровати, а Джули, взявшись за одеяло, попыталась накрыть им мамино лицо. Одеяло зацепилось за что-то и не поддавалось, потом дернулось и рывком поползло вверх, обнажив босые ноги матери — синевато-белые, с растопыренными пальцами. Мы со Сью снова хихикнули. Джули натянула одеяло на ноги, но тут наружу снова вылезла мамина голова. Теперь мы оба смеялись вовсю. Смеялась и Джули — сквозь стиснутые зубы, содрогаясь всем телом. Наконец она сумела накрыть маму полностью, отошла и встала рядом с нами. Одеяло окутало маму, словно статую, сквозь него прорисовывались очертания головы и плечей.