Чертово колесо - Гиголашвили Михаил

Она еще хотела уточнить, связаны ли эти проблемы с ее показаниями об изнасиловании, но ей стало настолько стыдно, что она не заикнулась об этом, понимая, однако, что капитан наверняка показания ее читал и был в курсе всех постыдных деталей, за которые она сейчас корила себя. Зачем понадобилось расписывать всю эту мерзость в подробностях?.. Она жалела, что написала злосчастное заявление… Что было — то было, но к чему она на свою голову расписалась?.. Суды, экспертизы, позор… Для чего вляпалась в это болото?.. Ладо с ума сойдет, когда узнает. А как не узнать — все тело в синяках!

Капитан не коснулся этой темы, пожелал выздоравливать и обещал позвонить. Ей было приятно слушать его баритон. Она повесила трубку. Потом набрала номер Ладо. Вначале никто не ответил, потом трубку схватил сын, послушал ее дыхание и по-детски обругал. «Так мне и надо. Поделом!» — кинула Нана трубку и заплакала.

Душа ее была раздвоена и обнажена. Ей требовалось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, но кому все рассказать, кому вылить боль?.. Подруги разнесут повсюду. Матери?.. С ума сойдет. Ладо?.. Его нет. Да и стоит ли ему рассказывать?.. Но ведь узнает, если до суда дойдет… Хуже будет… А если рассказать — то он изобьет или ранит Бати… О, Господи, какие несчастья! И все из-за ее глупости!..

Через пару дней Мака сообщил, что с анашой все в порядке: пакетик он отнял у майора и собственноручно выбросил в туалет, а лист с протоколом обыска порвал еще при ней. Хуже обстояло дело с изнасилованием. Майор никак не соглашался отдать ее заявление: дело Бати приобретает серьезную окраску, и как оно решится — никто не знает.

— Ничего, что-нибудь сделаем! — бодро пообещал он и как бы невзначай предложил увидеться: — Вам, наверно, полезно выходить на воздух?.

— Простите, но я себя плохо чувствую… Еще не отошла от всего этого… пока… личные проблемы… Нет настроения… Да и зачем?..

Мака огорченно молчал, не смея настаивать, а Нана, лепеча слова отказа, в смятении думала, что ей, на самом деле, надо встретиться с ним, поговорить, обсудить все… Ведь он помог ей, столько для нее сделал!.. Спас, вытащил из пропасти!.. Но вместо этого она отказывается от встречи. И не только беззвучный голос Ладо, без слов спросивший, зачем ей это свидание, был причиной. Необходимо время, чтобы прийти в себя. А сейчас она никого не хочет видеть, а тем более что-то затевать. Хватит. Обожглась! А если капитан разозлится? Нана испугалась, но тотчас себя успокоила: ведь анаши нет, и протокола нет! На всякий случай перевела разговор:

— Неужели Бати ограбил своего дядю?

Не думаю. Кого он может ограбить? Слизняк, червяк… — с пренебрежением сказал Мака. Нана уловила явный укор и упрек: как она могла связаться с таким дерьмом? Значит, и самая такая же!.. — Это сделали другие… Кстати, не знаете Сатану и Нугзара?

Про Сатану она что-то слышала от Ладо, но ответила:

— Не знаю…

На прощание он пообещал уладить дело: вызволить бумаги, а подонку Бати заткнуть пасть, чтобы не впутывал ее в грязные истории.

— Ладно. Буду еще звонить — может, в другой раз повезет больше и вы будете себя чувствовать лучше! — с печальным напором сказал капитан.

Нана осталась сидеть у телефона, обдумывая его слова. Всплыли толстые пальцы майора, вертящие пакетик. Она даже толком не поняла, что именно в нем насыпано. Всегда путалась в этой дряни: анаша, опиум, таблетки, ампулы, морфий, кодеин… А делал ли сам Ладо различие между ними?.. Он всегда выкуривал, выпивал и вкалывал все, что у него было… Впрочем, разве он один такой всеядный?.. Вся его компания такова… Да что там компания — пол-Грузии!.. Сколько Нана себя помнила — столько вокруг нее дворовые мальчишки, парни в школе, однокурсники-студенты, теперь сотрудники института охотились за кайфом.

Как действует эта напасть — она не ведала. Только после анаши Ладо бывал тих, покорен, любил пить чай и миловаться с ней. Даже читал стихи, становился нежен и предсказуем. А под уколами, наоборот, бывал резок и груб, постоянно чесался и курил, глаза у него закрывались сами собой, он не мог усидеть на месте, тащил Нану бродить по городу, «держать волокушу», как он говорил. В эти дни он был активен, а когда темнело, обязательно приводил ее в какой-нибудь тихий садик (он знал их наперечет), и где-нибудь на скамейке, за кустами, трахал до изнеможения. А она, немея от похоти, поглядывая по сторонам, трепеща от страха и возбуждения, кончала по многу раз, до судорог, до стертых коленей…