Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Рошак Теодор

Печально, что среди тех, кто помнил о преступлении, преобладало мнение сей женщины; хотя Виктор так и не был ни арестован, ни подвергнут допросу, он не мог доказать своей непричастности к этому делу. Даже барон, спустя несколько дней умерший от удара, сошел в могилу, скорее всего, убежденный, подобно другим, что руки его сына обагрены кровью Элизабет. Невероятный рассказ Виктора о кровожадном и ужасном существе, разгуливающем на свободе, ничем не мог быть подтвержден. Это обстоятельство в конце концов склонило меня записать все, что я нашел в воспоминаниях Элизабет, чтобы вернуть Виктору Франкенштейну его доброе имя. Поскольку я единственный в целом свете могу засвидетельствовать существование чудовища, лишившего Элизабет жизни, надеюсь, эти несколько последних страниц, пусть и попорченных автором, находившимся на ранней стадии безумия, умерят подозрения, кои продолжают преследовать этого человека столь трагической судьбы. В каких бы преступлениях по праву ни обвиняли Виктора Франкенштейна, мир должен знать, что молодая его жена погибла не от его руки.

Вслед за смертью отца Виктор слег в горячке, которая держала его в постели несколько недель. Когда он настолько оправился, что начал вставать, в нем созрело решение отомстить злодею, разрушившему его жизнь. Так началась охота за чудовищем — два года по пустыням и тундре, от Средиземного моря к Черному, и в результате он оказался на полярном севере. Там осенью 1799 года наши пути пересеклись в замерзшем море; и так он наконец нашел человека, достаточно терпеливого и сочувствующего, чтобы записать его историю. И лишь когда я исполнил свой долг, Виктор Франкенштейн, истощенный и измученный многими страданиями, умер у меня на руках. На другой день, едва льды расступились и наш корабль повернул к югу, демон, которого Франкенштейн преследовал по всей планете, ворвался в мою каюту, требуя отдать ему земные останки его создателя. Он обещал мне, что и он сам, и тот, кто создал его, исчезнут в огне общего погребального костра в самой северной точке мира. В последний раз увидел я мерзкое существо, когда оно на прощание махнуло мне с ледяного плота, который уносил его во тьму и даль.

Теперь многие годы отделяют меня от того необычайного эпизода, когда среди ледяной пустыни я послушно записывал то, что принимал за бред сумасшедшего. До сего дня не могу понять, для чего я это делал, разве что на то была воля Провидения. Место было странное; но еще более странным было символическое положение, в котором находился я несколько дней. Вместе с проклятой душой я был в мире мертвых. Тогда я этого не понял, но Арктика, недоступная, бесчеловечная и безжизненная, олицетворяла собой наследие Франкенштейна полней любого другого пейзажа, какой в силах явить воображение. Она воплощала ту ледяную нижнюю область ада, куда Данте поместил злейшего врага Бога. По убеждению поэта, даже грех самого кровавого убийства, совершенного из страсти или гнева, не столь ужасен, как грех преднамеренного злодеяния, за который Сатана осужден навечно. Будучи ангелом света, Сатана использовал свой интеллект, чтобы восстать против своего Создателя. Не явилась ли судьба Франкенштейна, часто думал я, предвестием будущего, когда холодный и бесчувственный Разум завладеет изобильной Природой и превратит ее в подобную ледяную пустыню?