ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах - Грей Аласдер

— Смотри, термос! А эта куча старого тряпья, должно быть, твой рюкзак!

— Не трогай! Гадость какая!

— Как они сюда перебрались? Мы оставили их у колесниц. Не ползли же они по дороге нам навстречу.

— Здесь возможна любая пакость.

— Не будь дурочкой, Рима. Здесь происходили странные вещи, но не ужасные. Этот гриб — форма жизни, как мы с тобой.

— Как ты — возможно. Но не как я.

Глядя как завороженный на грибы, Ланарк обошел их вокруг и тут почувствовал легкое прикосновение к своим лодыжкам.

— Рима, да тут мох и трава.

— Что удивительного в траве?

— Это лучше, чем пустыня с грудой ржавых колес. Пошли, там впереди склон. Попробуем на него забраться.

— Зачем? У меня болит спина, а ты вроде бы до полусмерти устал.

За скопищем поганок дорога исчезала под заросшей насыпью. Ланарк стал карабкаться на нее первым, Рима, ворча, последовала за ним.

Продираясь сквозь заросли дрока, ежевики и папоротника-орляка, они радовались, что одеты в пальто. Белый туман рассеялся, и Ланарка с Римой окружила освещенная тьма, под необъятным небом, полным звезд. Они стояли на краю десятиполосной автомагистрали, которая пересекала дымку, как дамба прорезает пенный океан. Машины проносились слишком быстро, чтобы их можно было различить: крохотные звездочки в отдалении внезапно вырастали, просвистывали мимо с ураганной скоростью, на противоположной стороне горизонта вновь стягивались в звездочки и исчезали. На травянистой обочине виднелся дорожный знак, высотой в добрых тридцать футов:

— Отлично, — обрадовался Ланарк, — наконец мы на правильном пути. Пошли.

— Видно, это закономерность: когда я могу идти, ты еле передвигаешь ноги, а когда мне нужен отдых, ты тянешь меня за собой.

— Ты действительно устала, Рима?

— Нет, что ты. Ничего подобного. Я устала? Что за ерунда.

— Хорошо. Тогда пойдем.

Едва они тронулись с места, как туманный горизонт слева озарился сиянием и из-за черной зубчатой вершины на небо выплыл желтый светящийся шар. Рима сказала:

— Луна!

— Не может быть. Слишком быстро восходит.

На шаре, как на луне, имелись пятна. Он пересек Орион, миновал Полярную звезду и, опустившись, скрылся за горизонтом по ту сторону дороги. Чуть позже он, с небольшой щербинкой на боку, вновь появился из-за горы слева. Рима остановилась:

— Больше не могу. Спина болит, живот вздулся, пальто жутко жмет. — В ее голосе слышалось отчаяние.

Она яростно расстегнула пальто, и Ланарк удивленно уставился на нее. Прежде платье свисало с нее, как с вешалки, теперь же живот подпирал грудь, а янтарный бархат обтягивал его, как оболочка воздушного шара. Взволнованная какой-то мыслью, Рима опустила взгляд и проговорила слабым голосом:

— Дай мне руку.

Испуганно вглядываясь в Ланарка, она прижала его ладонь к низу своего живота. Он открыл было рот, чтобы сказать: «Я ничего не чувствую», но тут ощутил сквозь плотную стенку странные слабые биения.

— Там кто-то есть.

Рима истерически вскрикнула:

— У меня будет ребенок!

Ланарк широко открыл глаза, она ответила обвиняющим взглядом. Он старался остаться серьезным, но не смог. По его лицу расползлась широкая счастливая улыбка.

— Ты рад! — оскалившись, взвизгнула она. — Рад!

— Прости, ничего не могу с собой поделать. Низким напряженным голосом она проговорила:

— Как ты, наверное, меня ненавидишь…

— Я тебя люблю!

— …Ухмыляешься, узнав, что мне предстоят жуткие муки, что у меня разверзнется живот и я, быть может, умру…

— Ты не умрешь!

— …на краю треклятой автострады, без единого треклятого доктора на треклятом горизонте.

— Мы успеем добраться в Унтанк!

— Откуда ты знаешь?

— А если не успеем, я о тебе позабочусь. Роды — процесс естественный. Обычно.

Рима опустилась на колени в траву, спрятала лицо в ладони и истерически зарыдала, на Ланарка же напал безудержный смех, поскольку он почувствовал себя свободным от ноши, которую, сам о том не подозревая, нес на себе всю жизнь. Потом, устыдившись, он тоже встал на колени и обнял Риму. Она не сопротивлялась. Они простояли так долгое время.

Глава 34

Перекрестки

Когда Ланарк снова посмотрел на небо, по нему плыл полумесяц.

— Рима, нам нельзя застревать на месте.