Не кысь - Толстая Татьяна

Западное сознание, отразившееся в изящных искусствах, вообще тяготеет к подробностям, деталям, мелочам мира Божьего. Буржуазное, то есть городское, рукотворное, тщательно выделанное, продуманное, удобное, для человека сделанное, подогнанное по фигуре, нужное, земное, здешнее и т. д. – вот ключевые слова. Мы живем пока здесь, и имущество наше – здесь. Можно сунуть ногу в валенок – тепло, удобно, пальцами шевелить сподручно. И-эх, где наша не пропадала! А можно осмотреть и обдумать форму ступни, тоже Господне творение, между прочим, – а в ней и мышцы, и косточки; и изготовить удобную колодку, и вывести носок, и рассчитать каблук, и сшить такой сапог, чтобы в любую погоду, по любой дороге дойти куда тебе нужно. Голландский художник любовно прописывает блик на ручке швабры. Хорошая вещь швабра, удобная и полезная. Жюль Берн дает подробные инструкции, как выжить на необитаемом острове, как из палочек, ниточек и прочих обломков кораблекрушения построить все вплоть до электростанции. О Робинзоне Крузо и говорить нечего: это гимн буржуазности, ода человеку разумному и трудолюбивому. Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину. Часы, ружье, английскую булавку, банковскую систему, страховые общества. Изобрел – и возрадовался делам рук своих.

Кстати, об этих лионских фабриках, где молодой пред­приниматель заказывал свои конкурентоспособные руло­ны. Мы зачем-то в школе проходили «восстание лионских ткачей», должны были сочувствовать, что они там забас­товали и отказались ткать. А того мы не проходили, что Лион – стариннейший европейский центр производства натурального шелка и что там с XV века проходят ежегод­ные европейские торгово-финансовые ярмарки. Вот толь­ко сейчас узнала из энциклопедического словаря. То есть нас в школе учили дурному: как не работать. А про музей тканей, про ярмарки – ни слова. Значит, непрерывный, с пятнадцатого века, труд и созидание этих тысяч людей – тьфу. А как бастовать – пожалуйте в учебники.

Кстати же, поинтересовалась, почему они бастовали. Потому что Жозеф-Мари Жаккар, он же Жаккард, изобрел станок для производства жаккардовых тканей. «Рост про­изводства тканей, а следовательно, их дешевизна и до­ступность вызвали социальный взрыв», – пишет источ­ник. То есть они там не стонали у станков от непосильной работы, а возмутились падением прибылей. В трудовом ткаче ворочался разъяренный буржуа, а вовсе не постная Ниловна.

А наш русский мужик, коль работать невмочь, так за­тянет родную «Дубину». Про то же и Вас. Вас. Розанов: «Вечно мечтает, и всегда одна мысль: – как бы уклонить­ся от работы».

В общем, всенародное зубоскальство на тему «хотим работать, как в Монголии, а жить, как в Париже» несколь­ко приелось. Шутка, повторенная дважды, становится пошлостью. Россия, скрипя всеми колесами и рассохши­мися приводными ремнями, разворачивается в сторону нормального рынка. Хочешь жить как в Париже – пора­ботай как в Лионе, – это понимает все большая часть на­селения. Но словесность наша, как и встарь, пренебрегает этой важнейшей социальной темой, дескать, не царское это дело. Пусть бальзаки роются в авизовках, нам это западло. Ну западло так западло, но добро бы писали о трансцендентном и сверхчувственном. А то все больше кровавые ментовские разборки, женские сиськи и «как я нанюхался».

Тут еще традиционное презрение к «беллетристике» как низшей, по сравнению с горными вершинами, лите­ратурной продукции. Наша критика, современная рус­ская литературная критика, заменила собой выездные ко­миссии, ранее бушевавшие в райкомах-обкомах. Брюз­гливое недовольство писательским трудом, углы рта вниз, ноздри раздуты. Где шедевр? Шедевр подавай! Где Веч­ное? Вечное где, я спрашиваю?! И суп им жидок, и жемчуг мелок.

Между тем беллетристика – прекрасная, нужная, вос­требованная часть словесности, выполняющая социаль­ный заказ, обслуживающая не серафимов, а тварей по­проще, с перистальтикой и обменом веществ, то есть нас с вами, – остро нужна обществу для его же общественно­го здоровья. Не все же фланировать по бутикам, – хочет­ся пойти в лавочку, купить булочку. Не всегда, знаете, приятно, придя домой и уже переобувшись в тапочки, столкнуться в коридоре с Ангелом: «над головою его быларадуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огнен­ные; в рукеу него была книжка раскрытая» (Откр., 10: 1– 2). Невротиком станешь.

А невротик, как известно, более всего сопротивляется тогда, когда врач вплотную подобрался к его неврозу и пробует поломать замки, развязать узлы, вскрыть истин­ные причины заболевания. Тогда невротик кричит осо­бенно истошно, отпихивает врачевателя, зажимает свою болячку обеими руками. У русского общества застарелый невроз на имущественной, финансовой почве: мы сильно битые.