Экобаба и дикарь - Гиголашвили Михаил

— Чего ждать?.. Чего ждать?.. Дождался уже!.. Не хочу стоять в очереди к телу!.. К какой-нибудь другой постоял бы, а к тебе — нет, не могу. Все эти персы-французы просто трахают тебя — ты баба видная, «почему нет» твоя присказка. А я так не могу, потому что, на свое большое несчастье, люблю тебя, шлюху.

— Значит, я шлюха? — крикнула я. Всё это уже начинало злить. Видел бы он настоящих шлюх!.. — Я — нормальный человек и свободная женщина и делаю что хочу, в конце концов. А ты ори в другом месте, я твой террор терпеть не намерена,

— уточнила я в пустоту.

— Это по-вашему ты — свободная женщина, — выскочил он из ванной. — А по-нашему — ты просто блядь, дешевка. Этот с губами, тот с ушами, третий с глазами!.. Ты посмотри, с кем у тебя все это происходит?.. Сама же рассказывала!.. — оскалился он в злой улыбке. — Один все о покойной жене вспоминал, второй тебя обокрал, у третьего никак не вставал, четвертый вонял, как свинья, пятый дрочил, как кролик! Это же всё мразь, ублюдки!.. И что это за связи — одна ночь, две недели, пять встреч?.. И с кем из этих недоносков тебе было хорошо?.. Сама же недавно признавалась, что даже кончить по-человечески ни разу не смогла!..

— А вот это не твое дело — указывать мне, с кем и как мне кончать! Этого не хватало! — Я тоже начинала злиться по-настоящему. Сказала ему как близкому человеку, чтобы посмеяться вместе, а он истерики закатывает!.. Было бы с чего!.. Спокойным тихим голосом (как бабушка учила успокаивать мужчин) я начала все с начала: — Это такое время… Время опыта… Ты же имел много женщин?.. Ну и я хотела пробовать. Опыт жизни. Ну и вот. Мне двадцать три, и я живу как хочу!

Судорожно одеваясь и борясь с вывернутым рукавом рубахи, он закричал:

— Я, идиот, жду ее из Франкфурта, а она едет на неделю поработать — и вот, пожалуйста!.. Перс с губами!.. А из племени хуту не пробовала?.. Они, говорят, после совокупления особые танцы танцуют — тоже опыт!.. — начал он показывать эти танцы, налетел на стул и с размаху сел на него. Помолчал. Потом спросил: — А зачем вообще тебе этот опыт?

Я с готовностью начала объяснять, что женщины с опытом — более свободны, могут выбирать, спорить, сравнивать, лучше понимать. Зачем любой опыт? А те, кто ничего, кроме своего мужа, не видел, — те просто инвалиды и забитые существа под чадрой:

— Здесь не Арабистан, где несчастная женщина имеет право видеть только два дома: родителей и мужа. Даже дорогу от одного дома до другого она не должна видеть, по телевизору говорили.

— Дорога и есть самое опасное. — пробормотал он, посмотрел на меня по-бычьи, допил коньяк и с размаху швырнул рюмку в мусорное ведро; потом, заметив за холодильником бутылку вина, схватил ее. Но открыть было нечем, и он стал своим карманным ножом проталкивать пробку.

Видно было, что гнев распирал, душил его. Лучше на него не смотреть. Нож не шел, и он с размаха ударил по нему пепельницей. Пробка влетела внутрь, а вино выплеснулось на стол. Он отпил несколько глотков:

— Старая история: художник любит шлюху, а шлюха любит всех. Я хочу забыть тебя!.. Всё, с меня хватит!..

Я возмущенно фыркнула, но промолчала, хотя ощущение ошибки не оставляло меня. А почему, в конце концов, я должна что-то скрывать?.. Моя жизнь — это моя жизнь. Ну и вот. Нельзя сдаваться и показывать слабину, еще бабушка учила. Как у него потемнели глаза и вздулись вены на лбу!.. Надо быть осторожнее…

Было уже совсем темно. Его облик расплывался в темноте. Мутное пятно. Около раковины светлела капуста, блестел салат.

— Почему ты хочешь меня забыть?.. Разве нам плохо?.. — взяв себя в руки, начала я вновь терпеливо объяснять. — И у тебя были женщины!.. А я, между прочим, точно такой же человек, как и ты!.. И мы в Европе, а не на Востоке, не забывай!

— У меня никого, кроме тебя, нет!.. И пока мы вместе — у меня никого не было. И разве я тебе когда-нибудь вообще говорил о каких-нибудь своих женщинах, вспомни?.. Я ни разу за эти четыре года ни слова не сказал ни об одной из них!.. Это свинство — одной женщине рассказывать о другой. А сколько историй ты мне уже рассказала?.. — он отпил из бутылки.

— Я не могу врать, ты же знаешь. И притом у меня тоже никого не было. По-серьезному, я имею в виду, — сказала я, натягивая колготки и укутываясь плотнее в плед (из рам тянуло сквозняком, а за окном шел молчаливый снег).

— Лжешь, фашистка! А рыбьи губы?

— А это просто так, эпизод, да еще во Франкфурте!.. При чем вообще ты? — искренне удивилась я.