Таинственная река - Лихэйн Деннис

Джимми и Дэйв жили в районе, расположенном по берегам Тюремного канала к югу от Бакингем-авеню, назывался он «Квартиры». Оттуда до улицы, на которой жил Шон, было всего двенадцать кварталов, но дом семейства Девайнов располагался к северу от авеню, в Округе, а разница между Округом и «Квартирами» была существенной.

Округ отнюдь не слепил глаза блеском золота и серебра. Это был всего лишь Округ, населенный представителями рабочего класса и конторского чиновничества. По большей части здесь жили в домах треугольной формы, но иногда — и в строениях викторианской архитектуры, против которых были припаркованы «шеви», «форды» и «доджи». Но люди, жившие в Округе, были домовладельцами. Люди, жившие в «Квартирах», — квартиросъемщиками. Семьи, жившие в Округе, ходили в церковь, собирались вместе, устанавливали на перекрестках улиц лозунги во время избирательных кампаний. Семьи, жившие в «Квартирах» — хотя вряд ли кому-нибудь было известно, чем они в действительности занимались, — ютились подобно животным в норах, до десяти человек в одной квартире, варварски хозяйничали на улицах Уэйливилла (так Шон и его приятели, жившие на улице Святого Михаила, называли этот район). Это были семьи, во многих случаях распавшиеся, живущие на пособие, отправляющие детей учиться в бесплатные школы. Поэтому, когда Шон, одетый в черные брюки, синюю рубашку и черный галстук, посещал приходскую школу на улице Святого Михаила, Джимми и Дэйв ходили в школу Люиса М. Девея в Блакстоне, которую жители для краткости называли школой «Луи и Дуи». Дети из этих кварталов посещали школу в обычной домашней одежде, что считалось своего рода крутостью, но приходили в одном и том же раза по три в течение школьной пятидневки, что вообще-то запрещалось. Они распространяли вокруг себя какую-то ауру сальности — сальные волосы, сальная кожа, сальные воротники и манжеты. Лица и тела многих ребят были усыпаны прыщами. Они рано бросали учебу. Некоторые девочки старших классов уже ходили в платьях для беременных.

Да, если бы не их отцы, они, возможно, никогда бы и не стали друзьями. Они никогда не встречались по будним дням, но у них ведь были субботы, во время которых все, что они делали, имело особый смысл: толклись ли они на заднем дворе, слонялись ли по булыжной мостовой Харвест-стрит, или проскальзывали зайцами в метро и ехали в центр, но не ради того, чтобы побывать где-то и увидеть что-то, а просто прокатиться по темным тоннелям, послушать лязг и скрип колес на поворотах, посмотреть мелькание приближающихся и удаляющихся огней — от всего этого у Шона захватывало дыхание. Когда рядом с тобой Джимми, можно ждать чего угодно. Если он и знал, что существуют какие-либо правила или ограничения — в метро, на улице, в кинотеатре — ему было на них наплевать.

Однажды, это было на платформе Южной станции, они перекидывали друг другу оранжевый мяч, такими играют в уличный хоккей. Джимми пропустил бросок Шона и мяч упал на пути. Еще до того, как Шон успел подумать, что такое вообще может кому-то прийти в голову, Джимми уже спрыгнул с платформы на пути, туда, где во множестве обитали мыши и крысы и где располагался третий рельс, служивший токопроводом.

Люди на платформе буквально обалдели и подняли страшный крик. Одна женщина, лицо которой стало бледно-серым, как пепел сигары, грохнулась на колени и запричитала не своим голосом: «Назад, назад, сейчас же назад, проклятый недоносок!» До слуха Шона донесся приближающийся грохот. Это, должно быть, подходил поезд, вошедший в тоннель на Вашингтон-стрит, а может, это был шум тяжелых грузовиков, идущих по дороге, пролегавшей над станцией. Люди на платформе тоже услышали шум. Они замахали руками, завертели головами, ища глазами полицейских из охраны метрополитена. Один мужчина прикрыл ладонью глаза дочери.

Джимми, наклонив голову, всматривался в темноту под платформой, ища мячик. И вот, наконец, нашел. Полой рубашки он обтер грязь, налипшую на оранжевую поверхность, не обращая ни малейшего внимания на людей, стоящих на коленях вдоль желтой линии и протягивающих ему руки.

Дэйв подтолкнул Шона локтем и, гадливо сморщившись, громко промычал что-то вопросительное.

Джимми тем временем шел между рельсами по направлению к лестнице, укрепленной на дальнем конце платформы, рядом с черным зевом тоннеля, а грохот, еще сильней, чем прежде, сотрясал платформу и все здание станции, и люди на платформе подпрыгивали не в силах стоять на месте и от возбуждения били себя кулаками по бокам. Джимми шел вперед без видимой спешки, потом вдруг посмотрел через плечо, поймал взгляд Шона и ощерился в улыбке.