V. - Пинчон Томас

В Валетте она оказалась к концу осени, все друзья давно уплыли в Штаты. У нее почти не осталось денег. Профейн ничем не мог помочь. Она нашла его очаровательным.

Вот так, над ее сливянкой, откусывающей сладкие кусочки от майстралевой пятифунтовой банкноты, и пивом для Бенни они обсуждали, как это их занесло в такую даль, и куда они поедут после Валетты; наверняка их ждут, соответственно, Бивер-колледж и Улица, но оба согласились, что вернуться туда означало вернуться в никуда, хотя многие из нас тем не менее идут в никуда и самообманом убеждают себя, будто куда-то пришли, — для этого нужен определенный талант, а возражения немногочисленны и при том двусмысленны.

В ту ночь они, по крайней мере, пришли к выводу, что мир пребывает в смятении. Поверить в это им помогли английские морпехи, коммандо и матросы тоже отправлявшиеся в никуда. Профейну не попадались «эшафотовцы», и он решил, что отдельные чистоплюи, должно быть, сторонятся Кишки, а «Эшафот» уже ушел. Профейн опечалился: можно подумать, все его дома — временные и, несмотря на свою неодушевленность, подобные ему странники, ведь движение относительно; и разве не стоит он теперь здесь, на море, будто шлемиль-Искупитель, а тот чудовищный город-симулянт со своими некогда пригодными для жилья помещениями и девушкой-не-промах (то есть, хай-фи) не ускользает от него за огромный изгиб горизонта, охватывающего не менее ста лет морской ряби, если смотреть с высоты его новой ипостаси?

— Не грусти.

— Все мы, Бренда, грустим.

— Да, Бенни. — Она рассмеялась — сипло, поскольку плохо переносила сливянку.

Они зашли к нему, и, наверное, ночью, в темноте, Бренда ушла. Профейн спал крепко и проснулся в одиночестве от шума предполуденного уличного оживления. За столом сидел Майстраль и рассматривал клетчатый носок — из тех, что носят с бермудами, натянутый на свисавшую с потолка лампочку.

— Я принес вина, — сказал Майстраль.

— Прекрасно.

Около двух они спустились в кафе позавтракать. — Я не собираюсь кормить тебя до бесконечности, — сказал Майстраль.

— Мне надо найти работу. На Мальте требуются дорожные рабочие?

— В Пор-де-Боме строят переезд и тоннель. Еще нужны люди сажать деревья вдоль дорог.

— Я знаком лишь с дорогами и канализацией.

— Канализацией? В Марсе строят новую насосную станцию.

— Инопланетян принимают?

— Не исключено.

— Тогда, быть может, туда.

В тот вечер Бренда надела пестрые шорты и черные носки. — Я пишу стихи, — объявила она. Они сидели у нее, в скромном отеле у отвесной скалы.

— Угу, — сказал Профейн.

— Я — двадцатый век, — начала Бренда. Профейн отодвинулся и стал изучать узор на коврике.

— Я — рэгтайм и танго; рубленая гарнитура, чистая геометрия. Я — бич из волос девственницы и замысловатость декадентской страсти. Я — одинокий вокзал европейской столицы. Я — Улица, унылые многоэтажки; cafe-dansant, заводная игрушка, джазовый саксофон; парик туристки; накладные груди гомика, дорожные часы, которые всегда врут и звонят в разных ключах. Я — засохшая пальма и танцевальные туфли негра, фонтан, иссякший в конце сезона. Я параферналии ночи.

— Вроде ничего, — сказал Профейн.

— Не знаю. — Она сложила из стихотворения бумажный самолетик и запустила его в облака сигаретного дыма. — Фальшивые стихи студентки колледжа. Тексты, которые я читала по программе. Ничего, да?

— Да.

— Ты успел гораздо больше. Как все мальчики.

— Чего?

— Ну, у вас такой богатый опыт. Я хотела бы иметь такой же.

— Зачем?

— Ну, опыт. Опыт! Неужели не ясно?

Профейн думал недолго. — Нет, — ответил он, — я бы сказал, мне вообще ни хрена не ясно.

Они помолчали. Она предложила: — Пойдем пройдемся.

Позже, на улице, у моря, она зачем-то схватила его за руку и побежала. Здания в этом районе Валетты еще не восстановили, хотя с войны прошло уже одиннадцать лет. Но улица была ровной и чистой. Держа за руку свою вчерашнюю знакомку Бренду, Профейн бежал по улице. Вскоре, неожиданно и в полной тишине, в Валетте погас весь свет- и на улицах, и в домах. Сквозь внезапно опустившуюся ночь Профейн и Бренда по инерции продолжали бежать к Средиземному морю за краем Мальты.

ЭПИЛОГ

1919 год

I

Зима. Зеленая шебека с носовой фигурой в виде Астарты, богини плотской любви, медленно, в лавировку заходила в Большую гавань. Желтые бастионы, мавританский с виду город, дождливое небо. Что еще на первый взгляд? В молодости старый Стенсил не нашел романтики ни в одном из добрых двух десятков посещенных им городов. Но теперь, словно наверстывая упущенное, его рассудок, подобно небу, истекал дождем.