Зимний путь - Нотомб Амели

— Что ты там говоришь? — спросила Астролябия.

Выходит, я говорил вслух… да, верно, я же слышал голос, я по-прежнему слышу его, а слышишь ли ты, Астролябия, стук моего сердца, хочешь ли раствориться в глухом, пульсирующем во мне шуме, обвить меня всем своим телом и дать мне услышать музыку твоего храма?

Я протягиваю к тебе руку, но твоя рука так холодна, что этому нет названия; пытаюсь отогреть тебя, обнимаю руками и ногами твое сжавшееся в комочек тело, дышу на тебя своим жарким дыханием, точно стеклодув, создавая вокруг нас воздушный пузырь тепла, и вот ты уже в моих объятиях, имя которым Вечность, ибо, как ты уже, наверное, заметила, под кайфом не существует времени; минута, час и век равны по длительности; так обвей же меня своими ногами, своими руками, как я тебя, и мы станем единым человеческим шаром, эта песня называется Zigomatic 17, она звучит уже тысячелетие, сейчас я сделаю с тобой кое-что интересное, и это вернет тебе тепло, не беспокойся об Альеноре, в присутствии баобаба можно заниматься любовью, это не нарушит покой гигантской брокколи, у меня, как и у тебя, гусиная кожа, наверное, от вожделения, но также и от холода, впрочем, я привык, под кайфом всегда очень холодно, это для того, чтобы напомнить нам, в чем смысл существования, ведь в космосе царил бы лишь один закон, закон безграничного холода, если бы где-то не проскочила искра, от которой зародилась жизнь, мир построен исключительно на извечном конфликте холода и тепла, смерти и жизни, льда и пламени, и никогда не нужно забывать, что холод существовал раньше тепла, а значит, он гораздо сильнее, и однажды он восторжествует над нами, а пока приходится жить в борьбе с ним, и сейчас я растоплю снег, из которого ты создана.

Мне удается ее раздеть, и я сам себе не верю, до чего же, оказывается, легко открыть красоту, достаточно всего лишь совлечь с нее одежды; увы, почти сразу же передо мной встает другая проблема: Астролябия сделана из камня, нет, это не метафора, ты должна была меня предупредить, что ты статуя, она смотрит на себя, ощупывает себя, что это со мной творится, обычно у меня не такое тело, неужели я всюду такая, да-да, ты целиком из камня, она смеется, а я вовсе не нахожу это забавным, она меня спрашивает, случалось ли мне уже заниматься любовью под кайфом, нет, но некоторым моим друзьям это удавалось, значит, наверное, вполне возможно и для нас, она меня спрашивает, в этом ли заключается смысл слова stone,^[27] я думаю, что так оно и есть, и как горько осознать в таких обстоятельствах ужасную реальность этого выражения, я ласкаю Астролябию в надежде вернуть ей податливость и тепло человеческой плоти, но она только еще больше каменеет, невозможно представить себе, что человек способен отвердеть до такой степени, она бьет себя кулаками в живот и изумленно говорит мне, что ничего не ощущает, кроме боли в кулаке, значит, я превратилась в ледяную статую, заключает она.

В отчаянии я крепко обнимаю ее, сколько же времени продлится твоя ригидность, Астролябия, вот в чем проблема, ведь под кайфом время не существует, и если ты пробыла в дурмане десять минут, это все равно что десять часов или десять месяцев, мы пленники вневременного пространства, что прекрасно, если ты очень счастлив, а вот если страдаешь, то это сущий ад, конечно, можно и не страдать, но как же не страдать, когда тебя переполняет желание, а твоя возлюбленная окаменела, да, твой план был обречен на неудачу, бедный мой Зоил.

Ее смех повергает меня в уныние, я понимаю, что она вовсе не огорчена, а, может, даже и довольна тем, что отомстила мне таким образом, и я остаюсь в одиночестве, обездоленный и поверженный, ведь если она меня любит, то это любовь ледяной статуи, и я созерцаю ее неприступную красоту, а если смерть завладеет нами, если мы ей сдадимся, то лишь потому, что она так прекрасна, но с ней невозможно заниматься любовью.

Zigmatic 17 стихает. Следовательно, моя нелепая трагедия длилась всего восемь минут. Музыка служит песочными часами кайфа. В эти восемь минут, которые показались мне долгими, как год, я потерял все.

Астролябия натягивает на себя одежду и советует мне последовать ее примеру. Я облекаюсь в свой шагреневый^[28] панцирь. Она говорит: ничего страшного, не переживай, между нами все-таки есть кое-что другое. Бывают попытки утешения, которые только обостряют боль потери. Я молчу.

По правде сказать, время «кое-чего другого» уже прошло. Свернувшись калачиком на диване, Астролябия погружается в созерцание скомканного целлофанового пакета — он явно производит на нее впечатление шедевра. Альенора, которая так и не шевельнулась, пребывает, должно быть, в тесном общении с Великим Духом.