Няня ищет мужа - Колочкова Вера Александровна

— Погодите, — помотала головой Лена, словно пытаясь прийти в себя, — ничего не понимаю… О чем вы, Вероника Владимировна? О каких судах вы толкуете, не пойму?

— Ну как же… — мельком взглянула на стоящую в дверях Катю Вероника Владимировна. — Вы же с Соней решили…

— Что мы с Соней решили?

— Ну… Мне детей передать…

— Что?! — округлила глаза Лена и удивленно-растерянно, будто ища ответа, уставилась на невозмутимо улыбающуюся Катю. И вдруг увидела, разглядела наконец в рыжих хитрющих глазах младшей сестренки искрящуюся скрытую смешинку, и все стало ей понятно, и ясно, как божий день…

— Ой… — сложив лицо в ладони и расслабленно опустив плечи, только и произнесла Лена. — Господи, чего вы меня так пугаете, Вероника Владимировна… Успокойтесь, ради бога, никто вам детей передавать не собирается, и тем более через суды…

— Да?! — обрадовано вскинулась свекровь. — Вот и умница, Леночка, вот и правильно! А то что ж такое получается? Дети ведь всегда рядом с матерью находиться должны, правда? На то она и мать…

Вздохнув облегченно, она по-хозяйски оглядела кухню и, уперев взгляд в стоящую на плите кастрюлю с супом, тут же начала выговаривать, постепенно поднимая, словно по крутящейся спирали, до самых высоких тонов ефрейторско-приказные нотки своего противного, скрипучего занудством голоса:

— Елена, а почему у тебя кастрюля с супом не в холодильнике?! Такая стоит жара, это же моментально все испортится! Ты что, не понимаешь таких элементарных вещей? И потом будешь этим детей кормить?

Лена, улыбнувшись, тихо встала, убрала кастрюлю в холодильник.

— Спасибо, что подсказали, Вероника Владимировна. А то я бы сама ни за что не догадалась… — снисходительно проговорила она, глядя насмешливо на Катю. — Какие вы все кругом умные, одна только я при этом не у дел…

— Ну ладно, пойду я, девочки… — уже более миролюбиво произнесла свекровь, почувствовав что-то в Ленином голосе для себя опасное, да и в Катином упорном молчании — тоже…

— Ага…Всего вам доброго, Вероника Владимировна, заходите, — проводила ее до прихожей Лена. — До свидания…

— Кать, ну так же нельзя! Глупенькая… — шлепнула слегка Лена сестру, проходя из прихожей на кухню. — Тебе ее не жалко, что ли?

— А вот ни капельки! А вот нисколечко! — встрепенулась яростно Катя. — Посмотри, как ей на пользу пошло! Прям шелковая сюда пришла! И даже с гостинцами внукам — в кои-то веки… И ты почти два месяца без ее показательных выступлений отдохнула. Что, разве не так?

— И все равно так нельзя, Катя! Она же ребятам не посторонняя, она же им бабушка…

— Да они о ней и не вспомнили ни разу! Тоже мне, нашла отмазку… Какая ты все-таки у нас тихоня, Лен! Ну нельзя, понимаешь, нельзя, чтоб на тебе отрывались! Как ты этого не понимаешь-то, господи?

— Кать, но враньем ведь тоже ничего никогда не добьешься… Надо, чтоб человек сам понял…

— Ага! Пока твоя драгоценная свекровушка чего-нибудь понимать научится, от тебя уже одни косточки останутся! Рожки да ножки! Ну, обещай мне, что будешь сопротивляться! А, Лен? Потихоньку, помаленьку…

— Ладно, ладно, — махнула на Катю рукой, рассмеявшись, Лена. — Ладно, обещаю…Вот со следующего ее прихода и начну сопротивляться, как ты говоришь, потихоньку… Договорились, милая моя сеструха-воительница? Защитница моя рыжая…

* * *

Нет, что за жизнь… Одни командировки сплошной чередой, поезда-самолеты да срочные съемки, да вечный форс-мажор… А что делать — сам захотел сбежать от прошлого. Вот и получай свой спринт до полного изнеможения. И начальство уже как-то попривыкло к его безотказности, ни дня продыху не дает: туда, Марк, надо срочно смотаться, сюда, о оттуда потом сразу в другое место, а потом опять туда же… А он просто устал. Измотался вконец. И не столько физически. Просто понял вдруг — никуда он от прошлого не убегает. Он бежит и бежит по замкнутому кругу, возвращаясь иногда в исходно-безысходную точку — вот в эту неухоженную заброшенную берлогу, и снова бежит из нее, как напуганный заяц…

Марк встал посреди комнаты, уперев руки в бока, оглянулся кругом. Да уж… Полный разгром и запустение из так и не распакованных коробок, узлов и чемоданов…

— Ну, что ты на меня так смотришь? Не нравится? — обратился он вслух к большой, увеличенной во много раз фотографии на стене. — Да мне и самому не нравится, знаешь…

Стало вдруг и в самом деле очень стыдно за пыльное запустение вокруг. Показалось даже, глаза женщины с фотографии в рамочке смотрят с легкой укоризной, будто спрашивают робко: «Ну? И зачем ты меня здесь повесил, на этой голой неприютной стене? Чтоб я целыми днями смотрела на все это безобразие, да?»