Словарь имен собственных - Нотомб Амели

Она обещала себе запомнить великое правило: любовь, сожаление, желание, увлечения – все это глупости, вредоносные болезни тел, весящих больше сорока килограммов.

Если, на свою беду, она вдруг наберет вес «жирной коровы» и вновь будет терзаться любовью, она сумеет найти лекарство от этой дури: перестанет есть и опустится ниже сорокакилограммовой планки.

Когда весишь тридцать пять кило, жизнь становится иной: главное – справляться с физическими трудностями, распределять силы так, чтобы их хватило на все восемь часов занятий, мужественно подавлять в себе тягу к еде, гордо скрывать изнеможение и, наконец, танцевать – танцевать, когда ты заслужишь эту честь.

Танец был единственным способом перенестись в иную реальность. Он оправдывал любую аскезу. Пусть рискуешь здоровьем – лишь бы ощутить это немыслимое счастье взлета, отделения от земли.

С классическим танцем связано одно заблуждение. Многие рассматривают его как курьезный мир розовых туфель, пачек и перьев, манерных поз и легкомысленного порхания. Самое печальное, что это правда: балет именно таков.

Но это еще не вся правда. Отнимите у балета его жеманство, его тюлевые оборки, его академизм и романтические «кички», кое-что все же останется.

В этом остатке и заключена суть. Недаром лучшие исполнители современных ганцев вышли из классической школы балета.

Ибо балетный Грааль – это Взлет. Ни один педагог не станет величать его так, из боязни прослыть полным психом. Но все, кто освоил технику сиссона, антраша и гран жете, уверенно скажут: их учили не этим прыжкам, а искусству взлетать.

Экзерсисы у станка так безнадежно скучны оттого, что станок подобен насесту. Ты мечтаешь воспарить, а тебя заставляют цепляться за эту деревянную палку и торчать возле нее долгими часами, тогда как все твое тело жаждет свободного полета.

По сути дела, танцовщицы у балетного станка подобны птенцам в гнезде: они учатся расправлять крылья, прежде чем взлететь. Но если птенцам достаточно для этого нескольких часов, то человеческому существу, дерзко вздумавшему сменить среду обитания и научиться летать, приходится посвящать изнурительным упражнениям многие годы.

Зато все упования танцовщицы будут вознаграждены сторицей в ту минуту, когда она получит право оторваться от насеста – от станка – и взмыть в воздух.

Скептически настроенный зритель, скорее всего, не замечает, какой трепет охватывает балерину в миг прыжка: это чистейшее безумие. И то, что безумие это зиждется на строгих законах и железной дисциплине, ни на йоту не умаляет мистической стороны дела: балет являет собой свод технических приемов, чье назначение – представить вполне возможной и даже естественной идею человеческого взлета. Так можно ли после этого удивляться нелепым, а то и вовсе карикатурным парадам, в которых исполняется подобный танец? Можно ли поверить, что столь безрассудный замысел осуществляют люди в здравом уме?

Сей длинный экскурс обращен к тем, у кого балет вызывает только смех. В балете есть над чем посмеяться, но не все в нем смешно: классический танец скрывает в себе страшную, неисполнимую мечту.

И разрушения, которые она может произвести в юных умах, сравнимы по силе с действием тяжелых наркотиков.

На Рождество воспитанниц ненадолго отпустили домой.

Никто из них этому не радовался. Напротив, перспектива увидеться с родными почти пугала. Каникулы – а зачем они? Каникулы хороши в ту пору, когда ждешь от жизни одних удовольствий. Но те годы – годы детства – давно прошли, а теперь единственной целью их существования стал танец.

И жизнь в семейной обстановке – сплошная еда и безделье – никак не сочеталась с новым идеалом маленьких танцовщиц.

Плектруда подумала: вот еще один признак расставания с детством – когда больше не радуешься прихода Рождества. Такое она ощутила впервые. Не зря год назад она так боялась этого рубежа – тринадцати лет Она и впрямь стала другой.

Перемену заметили все. Близких ужаснула се худоба, и только Клеманс смотрела на дочь с восхищением. Дени, Никель, Беатриса и Розелина (ее пригласили на эту встречу) огорчились донельзя:

– От тебя кожа да кости остались!

– Она же танцовщица! – возразила Клеманс. – Неужели вы надеялись, что она приедет к нам с пухлыми щечками? Не слушай их, дорогая, ты у меня красавица!

Кроме худобы, поражала другая, куда более глубокая перемена, которой они не могли даже подобрать имени. А может, просто не осмеливались ее назвать, до того зловеще она выглядела: в Плектруде появилось что-то безжизненное. Веселая шаловливая девочка, какой ее помнили родные, теперь казалась бесплотной тенью.