Голливуд - Буковски Чарльз

— Не исключено, — ответил я.

— Думаешь, мы тебе платить не хотим?

— Есть такое ощущение.

— А я, между прочим, почти все твои книжки прочитал. И считаю тебя великим писателем. Почти таким, как Апдайк.

— Спасибо.

— И нынче утром я выслал все чеки. Все вы получите свои денежки ближайшей почтой.

— Правда, — сказала Хельга. — Я свидетель — он отправил чеки по почте.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Этого требует элементарная честность.

— Ну да, честность. Мы стараемся честно работать. У нас была заминка с наличностью, но теперь все в порядке.

— Фильм обещает быть хорошим, — сказал я.

— Знаю. Читал сценарий, — сказал Томми. — г Ну что, жить стало веселей?

— Гораздо.

— Все еще считаешь меня жуликом?

— Как можно!

— Вот за это давай выпьем! — воскликнул Томми.

Он наполнил стаканы. Мы чокнулись. Томми, Сара и я.

— За честность! — провозгласил я.

Мы выпили до дна.

Я заметил, что вены на шее Хельги напряглись еще пуще. Но это нас на остановило.

Мы болтали о пустяках. В основном про то, какая Хельга мужественная.

Уходили мы последними. Хельга, Томми, Сара и я. Задержавшиеся из-за нас два официанта провожали нас злыми взглядами. Но мы с Сарой привыкли к такому обращению. И, похоже, Томми тоже. Хельга шла рядом с нами все такая же прямая и страдающая. Зато утром ей не грозит похмельный синдром. Утром придет наша очередь страдать.

Неделю спустя мы поехали на новую съемочную площадку — на Альварадо. Припарковались за пару кварталов и пошли пешком. Уже издали мы заметили народ, толпящийся вокруг Джекова «роллс-ройса».

— Фотографируют, — сказала Сара.

Джек Бледсоу на капоте своей машины с двумя своими приятелями-мотоциклистами. Когда магниевые вспышки прекратились, все трое рассмеялись и пошли прямо по капоту «роллс-ройса», вальяжно ступая тяжелыми ботинками. Они позировали, предоставляя возможность снять их со всех точек.

— Боюсь, машине не поздоровится, — заметила Сара.

Тут я увидел Джона Пинчота. Он шел к нам. На лице его была усталая улыбка.

— Что там за буза, Джон?

— Надо ребят повеселить.

Кто-то из мотоциклистов гикнул. Бледсоу с приятелями спрыгнули с капота. Съемки кончились. Толпа, смеясь, стала расходиться.

— Смотрите, какие царапины остались, — сказал Джон.

— Красиво отделали тачку. Они что ж, не видят, что делают?

— А им плевать. Они на такие мелочи внимания не обращают.

— Бедная машина, — сказала Сара.

Чтобы заделать повреждения, пришлось потратить шесть тысяч баксов.

— Ну что, поговорил с адвокатом, Хэнк?

— Да.

— И что он сказал?

— Сказал, что выслал чеки по почте.

— Правильно. Я их получил.

Джон открыл кошелек. Вытащил оттуда два чека. На каждом из них красовался жирный штамп: «дебиторская задолженность».

— Деньги в голландском банке.

— Не может быть, — сказал я.

— Что за игры такие? — возмутилась Сара.

— Ума не приложу. Утром встретился с Фридманом. Он божится, что с чеками все в порядке, просто бухгалтер проставил не тот номер счета, и когда деньги вернутся, они быстренько все исправят. Я говорю: «Но ведь проще выписать новые чеки, чего ждать-то?» — «Нет, — отвечает, — это только бухгалтер может сделать, придется подождать».

— Просто в голове не укладывается, — сказал я.

— Я ему говорю: давайте позовем сюда вашего бухгалтера. А он мне: «Бухгалтер в Чикаго, у матери. Она на смертном одре. Умирает от рака». Сказал и отвернулся, стал в окно смотреть. Я говорю: «Мистер Фрид-ман, так дела не делают».

— И что же ответило это чудовище? — поинтересовалась Сара.

— Фридман глянул на меня невинными голубыми глазками и спокойно заявил: «Ты помнишь, малыш, ведь никто здесь не хотел с вами связываться? Плевали все на твой фильм с высокой колокольни. Одни мы пошли тебе навстречу. Так что сиди и не рыпайся».

— А ты что?

— Сара, Хэнк, прошу вас, идемте со мной, — сказал Джон. — Сейчас будем снимать сцену в ванной. Помните ее?

— Как не помнить. Ты что же, собираешься вкалывать за его невинные глазки? Мы двинули к площадке.

— Сцена в ванной должна получиться. Я на нее здорово надеюсь, — сказал Джон.

— Да, — согласился я, — эпизод клёвый.

Джон продолжил свой рассказ.

— После свидания с Фридманом я кружил вокруг ихней конторы. Дважды прошелся по кварталу взад-назад. И мне пришла в голову мысль. Я вернулся к Фридману… Прости, Хэнк, я сейчас сяду в это кресло, а ты стань рядом.

— Как это понимать?

Возле нас оказался фотограф с камерой наготове. Джон уселся в кресло.

— Стал?

— Да.

— Теперь выдай улыбку до ушей.

Я оскалился.

Сверкнула вспышка.

— Еще разок, — скомандовал Джон.

Вспышка повторилась.

Джон поднялся.

— Пошли. Снимем наверху.

Мы стали подниматься.

— Вот точно так сфотографировались неделю назад Фридман и Фишман. Фридман в кресле, Фишман стоит, оба улыбаются. Фотографию напечатали на первой полосе «Вэрайети». Всю страницу заняли. А под ней подпись: «Файерпауэр» победит!»

— Ну и что?

— Сейчас доскажу. Давайте тут остановимся на минутку. Я не хочу, чтобы нас слышали. Мы остановились на площадке.

— Я, значит, опять зашел к Фридману и сказал, что видел их рекламу в «Вэрайети». И добавил, что через неделю на том же самом месте появится снимок — мы с тобой в том же самом виде, а также вот эти два их чека во всей красе и с шапкой: «Файерпауэр» выиграет, но какой ценой?» Я пригрозил, что даю ему двое суток — если за это время мы не получим нормальные чеки, дадим антирекламу.

На другом конце коридора вырос длиннющий парень, ассистент Джона Марш Эдвардс.

— Все готово, Джон. Пора начинать.

— Минутку. Я сейчас.

— Может, потом доскажешь? — забеспокоилась Сара.

— Нет, хочу сейчас договорить. Я еще вот что Фридману сказал. Что, мол, если мы получим деньги вовремя, опубликуем свое фото, только без чеков и с подписью: «Файерпауэр», мы поможем тебе победить!»

— А он что? — спросил я.

— Помолчал и сказал: «О'кей, вы получите свои чеки».

— Слушай, но какого же черта мы фотографировались с этими идиотскими ухмылками! Если мы выйдем с шапкой «Файерпауэр», мы поможем тебе победить», надо же как-то попристойней сняться!

— Если мы получим чеки, — сказал Джон, — пускай он засунет наше обещание себе в задницу. Такая реклама обошлась бы нам в две тыщи!

С тем мы и пошли на площадку — снимать сцену в ванной.

Сцена в ванной была проста. Франсин должна была сидеть в воде, а Джек Бледсоу — на полу, спиной к ней. Франсин полагалось болтать какую-то ерунду, в основном про мокрушника, который поселился в ее доме. Его освободили условно-досрочно. Он стакнулся с какой-то старушонкой и лупил ее нещадно изо дня в день. Через стенку было слыхать, как они собачатся.

Джон Пинчот попросил меня написать для них текст — и я спроворил несколько страниц диалога за стенкой. Эта работа доставила мне самое большое удовольствие в этой киношной эпопее.

Живя в таких вот дешевых меблирашках, обыкновенно маешься от безделья, либо дохнешь с голодухи, либо сосешь пузырь с утра до ночи. Одна радость — слушать соседей. Это помогает понять, что не одному тебе сбили холку, что не у тебя одного крыша поехала.

Нам не удалось стать свидетелями сцены в ванной, потому что не хватило места, так что мы с Сарой ждали в прихожей, выходящей в кухню. Между прочим, больше тридцати лет назад я некоторое время жил в этом самом доме на Альварадо-стрит, с той женщиной, о которой писал в сценарии. И теперь меня охватило странное пронзительное чувство. Колесо жизни совершило свой оборот. Только тех, с кем я знался тогда, уже нет в живых. И та женщина тоже умерла три десятка лет назад, а я вот сижу и пью пиво в том же самом доме, напичканном всякой техникой и набитом киношниками. И я тоже умру, теперь уже скоро. Бедный я.

В кухне готовили какую-то еду, холодильник ломился от пива. Я сделал туда несколько ходок. Сара нашла себе собеседников. Счастливая Сара. Когда кто-нибудь заговаривал со мной, мне хотелось выпрыгнуть из окна или по меньшей мере спуститься на эскалаторе. Неинтересны мне стали люди. Может, им и не полагается быть интересными. Вот звери, птицы, насекомые даже — эти да. Не знаю почему.

Джон Пинчот опережал график съемок на целый день, это меня радовало. Потому что уберегало от наездов «Файерпауэр». Сами паханы сюда, конечно, не заглядывали. Но у них были шпионы, это как пить дать. У меня на такие вещи нюх.

Кое-кто из группы подходил ко мне с моими книжками за автографами. Любопытные у них были книжки. То есть не самые лучшие из тех, что я написал. (Лучшая — всегда последняя.) Я увидел свои ранние «грязные» рассказы «Взятка дьяволу», несколько сборников стихов — «Моцарт на фиговом дереве» и «Вы позволите ему нянчить вашу четырехлетнюю дочурку?». А также «Бар «Латрин» — моя часовня».