Эдельвейсы для Евы - Рой Олег

– Тебе лучше, Ба?

– Да. Герман, а где то письмо? Я бы хотела еще раз его перечитать.

– Конечно, родная. Вот оно.

Щелкнул замок на входной двери – похоже, это была Вика. Я вышел к ней в прихожую, чтобы не мешать Басе.

– Как она?

– Лучше.

– Может, заглянешь ко мне на минутку? У меня Лиза.

– Какая Лиза?

– Ты забыл? Та подруга, которой я рассказала о завещании. Помнишь, я говорила тебе во Львове?

– Боже, да, конечно!

Я поспешил в соседнюю квартиру.

В гостиной у рояля сидела женщина лет сорока с небольшим, в сером костюме, с элегантной короткой прической. Она музицировала и даже не обратила внимания на наше появление.

– Лиза! – окликнула ее сестра.

Женщина подняла на нас большие и очень яркие голубые глаза. «Как у сиамской кошки», – подумал я и поздоровался:

– Добрый день!

– Ой, – засмущалась пианистка, – а я вас не заметила.

– Меня трудно не заметить, – эта чужая фраза вдруг вылетела из меня помимо моей воли: так заигрывала со мной, не теряя времени даром, Регинка, когда я нес эту актрису по высоким львовским лестницам. У меня явно расшатались нервы.

– Да, – засмущалась вновь пианистка, – вас действительно трудно не заметить.

– Я в смысле, что я большой, – неуклюже попытался я выпутаться из двусмысленного положения. – Давайте знакомиться. Герман, брат Виктории.

– Лиза Телепнева. Но разве вы меня не помните? Мы с вами давно знакомы, виделись несколько раз – и до вашего отъезда на Украину, и на поминках Марии Львовны. Я вас отлично помню. Вы были такой интересный… А теперь стали еще лучше!

Странно, но я ее совсем не помнил.

– Да и Вика о вас много говорила, – продолжала Сиамская кошка. Она явно кокетничала.

– Про мое наследство, например, – я посмотрел ей прямо в глаза.

– Да, и про это тоже, – она нисколько не смутилась.

– Лиза, мне нужно задать вам очень важный вопрос, – я наклонился над роялем.

– Я слушаю вас очень внимательно, Герман, – она заинтересованно глядела на меня снизу вверх.

– Вы кому-нибудь рассказывали эту историю обо мне?

– Какую историю? – Если она играла, то была очень хорошей актрисой. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Я снова вспомнил рыжую Регину – по той вообще Голливуд плакал.

– Про завещание и наследство.

– Ах, это! Ой, ну что вы, конечно, нет! Я ведь, знаете ли, музыкант. А мы, люди искусства, все очень суеверны. Боимся сглазить, да всего на свете боимся! Конечно, я никому не сказала ни слова. И Вике не советовала. Такие вещи надо держать в секрете.

Если она и врала, то очень убедительно. И я не знал, как проверить ее слова.

Меня разбудил ранний телефонный звонок. Мобильник вовсю заливался мелодией из «Кармен».

– Але? – мой голос спросонья был сиплым.

– У тебя под дверью сверток, – отвечал глуховатый голос. И прежде чем я успел что-то понять, в трубке раздались короткие гудки.

Я буквально слетел с постели и, как был, босиком, в трусах, вылетел в коридор. С непривычки я очень долго возился со всеми этими запорами и засовами, громыхая и чертыхаясь. Но никакого свертка за входной дверью не оказалось. Что за шутки! Я растерянно оглянулся по сторонам и наконец увидел то, что искал, – только у соседней двери. Ну, конечно же! Я ведь ночевал у Виктории в комнате для гостей. А сверток лежал около Басиной квартиры.

Схватив кассету (я уже не сомневался, что в рекламную газету завернута именно кассета, а не что иное), я помчался обратно. Где-то у Вики мне попадался на глаза видеомагнитофон, но от волнения я никак не мог вспомнить, где именно. Пришлось будить сестру. Я промчался по коридору и заколотил в дверь ее спальни. Минуты через две выскочила сестра – растрепанная, с вытаращенными глазами, запахивая на ходу халат.

– Герман? О Господи, что еще случилось?

– Вика, у тебя видак есть?

– Даже два. В спальне и в маленькой гостиной. А что, опять?..

– Да.

– Давай, давай сюда скорее!

Она торопливо разорвала бумагу, воткнула кассету и нажала кнопку на пульте. И мы снова увидели Светку.

Она стояла на стуле, все так же на темном фоне, в красном незнакомом платье и пела песенку. Качество съемки было еще хуже, чем в прошлый раз: изображение размыто, голос звучал глуховато. Дочка пела, как обычно, картавя – она не выговаривала букву «р»: «В тлаве сидел кузнечик, зеленый огулечик. Совсем как огулечик, зелененький он был».

Девочку сняли в полный рост, и видно было, что на ножках у нее новые, очень красивые сандалики, разрисованные тонкими линиями-травинками, с застежками в виде красных маков – казалось, что ножка утопает в траве.

– Видишь, с твоей дочкой все в порядке, – сказал все тот же невнятный голос за кадром. – Она даже поет. А за тобой мы внимательно наблюдаем. Пока делаешь ты все правильно. Продолжай в том же духе. Оформляй визу, поезжай в Германию, получай свое наследство и привози нам деньги. Как только у нас будет миллион, у тебя будет дочь. – На этом «кино» прекратилось.

Это было невыносимо. Я со стоном опустился прямо на пол.

– Вика, они не блефуют! Они и правда все знают… И что я был в посольстве, и где я остановился в Москве… Получается, они действительно наблюдают за мной – и во Львове, и здесь в Москве.

– Герман, но как же так может быть? – Вика была растеряна. – Я знаю, такое возможно, я столько раз и в кино видела, и в книгах читала… Но ведь для этого нужна целая система, специальная аппаратура и все такое… Неужели против тебя выступает целая бандитская группировка?

– Не знаю, сестренка, не знаю… – Мне нечего было ей ответить. Я не мог ничего сделать, но и сидеть на месте и ждать было выше моих сил. Я решил, что обязательно должен найти Добрякова. И уже хотел тотчас мчаться на Ленинский проспект, но в последний момент сообразил, что так и не успел одеться.

Из дома я вышел часа через полтора – привел себя в порядок, навестил Басю, чтобы не огорчать ее, выпил чаю с пирогами. Вика на всякий случай дала мне ключи от своей квартиры.

«Интересно, Ленинский, тридцать два, – это где? Кажется, у площади Гагарина. Метро… Какое же там метро? Черт, все уже забыл. Вот если бы была машина…» – И тут я вспомнил про Сашку Семенова. У него же теперь «Тойота»! А он улетает в отпуск, получается, машина некоторое время не будет ему нужна…

– Конечно, бери! – сразу согласился верный друг. – Даже выручишь меня – чем оставлять ее на стоянке около «Шереметьево», лучше моя «японочка» под твоим надежным присмотром будет.

– Я отвезу вас в аэропорт, – пообещал я. – Самолет во сколько?

– Что-то около шести утра. Часа в три надо будет выехать.

– Не проблема. Домчим с ветерком! А сегодня можно я уже машиной воспользуюсь?

– Да без вопросов!

Вот так и получилось, что на Ленинский проспект я прибыл без помощи общественного транспорта. Но сколько ни думал по дороге, так и не смог изобрести никакого хитрого хода, позволившего бы мне надавить на Добрякова и поскорее вызволить дочь.

Я оказался у нужного подъезда, так и не решив, что предпринять. Металлическая дверь прочно охранялась домофоном. Была не была! Я набрал номер квартиры и позвонил.

– Кто там? – спросил женский голос.

– К Михаилу Борисовичу! – отвечал я.

– А они здесь больше не живут.

Вот это новость! Честно признаться, я просто упустил из виду такой вариант развития событий. Что же теперь делать?

– А куда они переехали? – я, как утопающий, схватился за последнюю соломинку.

– В Химки. Они там дом построили.

– Может, вы дадите мне адрес? – Я был уверен, что услышу в ответ: «А я его не знаю». Но сегодня, видно, звезды на небе расположились каким-то особым образом. Так или иначе, мне повезло.

– Сейчас найду, – ответила женщина и отключилась. Но не прошло и нескольких минут, как из динамика вновь зазвучал ее голос:

– Але, вы еще здесь? Поселок Вашутино, Северная улица, дом шестнадцать.

– Спасибо! Вы даже не представляете, как меня выручили!

За те годы, что я не был в Москве, окрестности города разительно изменились. Я помнил, как эти места были самой что ни на есть типичной деревней – а теперь оказались сплошь застроены новехонькими домами и домиками – изредка красивыми, иногда оригинальными, часто безвкусными и почти всегда очень дорогими. Сейчас, в конце мая, когда вокруг все зеленело и цвело, эти поселки на берегах реки и водохранилища выглядели просто райскими уголками – особенно по сравнению с пыльным загазованным городом.

Коттеджный поселок, где, судя по всему, поселились Добряковы, был совсем новым, большая часть домов была еще недостроена, некоторые участки и вовсе пустовали. У номера шестнадцать по Северной улице тоже еще не было забора, а двор имел тот вид, который обычно бывает, когда идет стройка – повсюду какой-то мусор, кучи песка и щебня, никаких тебе пока еще дорожек и клумб. Гаража тоже еще не было – шикарный серебристый «Мерседес» был припаркован просто у стены. Но дом уже был обжит: на окнах висели занавески, резные балконы украшали розовые, белые и голубые цветочки в висячих горшках, а в одном из окон первого этажа виднелся сидящий на подоконнике большой лилово-желтый игрушечный заяц.