Из жизни Ксюши Белкиной - Колочкова Вера Александровна

— Нет, Сереж, не надо сегодня, прошу тебя… — отчаянно залепетала Ксюша, пытаясь вырваться из его цепких рук. – Не надо, не могу…

— Чё это вдруг не надо–то? – со злобой произнес Серега, выдвигая на середину комнаты старый колченогий стул и с силой наклоняя к нему Ксюшину голову. – Всегда надо было, а тут не надо… Держись крепче руками, чё трясешься вся? Тоже мне – не надо ей…Целка выискалась…

В следующий миг ее всю пронзило незнакомое ранее ощущение — будто это вовсе и не Серега так по–хозяйски вошел в нее, а унижение, долго дремавшее, зашевелилось больно и отчаянно в теле, и снова те же непривычные — горячие и соленые слезы полились из глаз, закапали одна за другой на драную обивку стула. Она вдруг ясно увидела себя со стороны и ужаснулась: господи, как же ей жить теперь с этим проснувшимся внутри унижением, как с ним справляться – сил–то и правда никаких нет…

Так и проплакала до конца дня, вытирая горячие щеки пахнущими рыбой руками. И еще бы поплакала – да некогда, надо работу заканчивать, ехать домой через весь город… Приткнувшись у окошечка в переполненном трудовым народом трамвае, она впервые за много лет не стала прибегать к спасительной своей привычке — не достала из сумки припасенный заранее маленький томик Блока, не окунулась с головой в чудный мир его стихотворений, а особенно в свое любимое – про то, как «веют древними поверьями ее упругие шелка…» Просто сидела и смотрела в окно на темный зимний город – и думала, думала… Господи, какое ж наказанье – эти думы! И эта страшная, открывшаяся в одночасье правда про себя, про Ксюшу Белкину, — тоже наказанье божье… Зачем ей это? Она ж не справится, не по силам ей! «Надо с Витей поговорить! Он все знает, он придумает, и успокоит, и всему найдет объяснение, и засыплет цитатами из библии…» — решила Ксюша, выйдя на своей остановке и направляясь дворами в сторону своего дома. – « Сейчас прямо и поговорю, а то с ума сойду…»

***

— Да ты послушай меня, Ксюшенька, чего ты сразу в панику ударилась? – глядя на нее огромными грустными глазами с растекшимися под ними черными болезненными разводами, тихо и ласково говорил Витя. – Успокойся… Посмотри, как у тебя руки дрожат!

С трудом оторвав от подлокотника кресла неживую ладонь c просвечивающими сквозь тонкую кожу косточками, он тихонько дотронулся до Ксюшиной руки и даже попытался слегка сжать ее пальцы. Ксюша, улыбнувшись благодарно сквозь слезы, торопливо продолжила высоким, звенящим от волнения голосом:

— Вить, самое страшное, что я понимать понимаю, а бороться не в силах… Не могу себя заставить, не получается у меня! И как раньше жить тоже не могу! Мне теперь надо умереть, да?

— Постой, постой… Давай с самого начала разберемся, по порядку! Ты с чем так яростно захотела бороться, скажи мне?

— С унижением… — всхлипнула горько Ксюша. – Я раньше не думала, не видела, не замечала, что все так… Мерзко…

— Протест, значит, в душе твоей созрел? – рассудительно закивал головой Витя. — Так я понимаю?

— Да!

— Так Ксюшенька… Протест – это всего лишь накопившаяся злоба…

— Пусть! Пусть злоба! И что?

— А то! Будешь заниматься протестом – пойдешь по тому же кругу! Ведь что есть по сути протест? Всего лишь выплеск накопленного! Ты выплеснешь — оно снова накопится…Пустоты природа не терпит! И так до бесконечности… Только выплеснешь — опять накопится…

— А что тогда делать?

— Как – что? Прощать, конечно же. В смысле – не попустительствовать существующему и не принимать как должное, а пытаться понять – что и откуда берется, и мыслить, и рассуждать … Вот тогда тебе и откроется правда, и сама не заметишь, как спасешься!

— Что, просто прощать – и все? Как это?

— Да. Просто прощать – и все! Прощать и смиряться с достоинством. И не терзать себя злобой протеста!

— Нет! Ты не понимаешь, Витя! Есть вещи, с которыми никак невозможно смириться! Я просто всего тебе не могу рассказать… Нет, мне другому нужно научиться, не смирению! Помнишь, ты мне говорил, чтобы я объявила сама себе хотя бы один день смелости? Так вот, я очень хочу научиться этой смелости! И не на один день!

— Так ведь я говорил тогда не о смелости эмоций, а о смелости духа, Ксюшенька… О смелости уметь прощать! Научишься смелости духа – и не будет нужды протестовать! Потребности в протесте просто не будет. Ты сама другая будешь. Понимаешь? И никому в голову тогда не придет тебя унижать! Твой смелый дух этого не позволит.