Антихриста - Нотомб Амели

Я разделяла убеждение отца, что делать ничего не надо. Вернее, спасением могла бы стать какая-то чрезвычайная мера, но только не на уровне разговоров. Заговорить значило подать сигнал к атаке. Пока я молчала, меня было не схватить, как кусок мыла: клевета с меня соскальзывала.

Однако Антихристу наше бездействие не разоружало. Упорство ее не знало границ. Надо было срочно придумать некое экстраординарное средство. Но мне ничего не приходило в голову.

Если бы я хоть до конца понимала свою соперницу! Я же только смутно догадывалась о ее намерениях. И все еще не знала главного: зачем ей понадобилось врать. Ведь ей с ее обаянием ничего не стоило завоевать нас без всяких россказней. А она громоздила одну ложь на другую.

Может быть, она была до такой степени не уверена в себе? Думала, что не может понравиться такой, как она есть на самом деле, и сочиняла для себя другой образ, ложный от начала до конца? Ее можно было бы даже пожалеть, если бы не постоянная злонамеренность. В конце концов, я не страдаю фанатичной страстью к истине, и все мифоманские Христины бредни могли бы показаться мне забавными, будь они невинными. Ну, например, разве это не трогательно, когда она расписывала Детлефа киногероем? Врала бы себе на здоровье, но ведь ее целью было унизить, раздавить меня. Ей непременно нужно было во всем мериться силами и одерживать верх, в том-то все и дело.

Мне же отношения, построенные на господстве и подчинении, всегда были глубоко противны. Может, потому у меня и не было друзей и подруг. Слишком уж я насмотрелась в лицее да и везде вокруг на то, как под благородным именем дружбы скрываются порабощение, систематическое унижение, дворцовые перевороты, пресмыкательство и даже травля.

Мне дружба представлялась чистой и высокой, такой, как союз Ореста и Пилата, Ахилла и Патрокла, Монтеня и Ла Боэси — «потому что это был он, потому что это был я»^[9], — на меньшее я была не согласна. Не нужно мне дружбы, в которой есть хоть намек на соперничество, подлость, зависть, хоть самое маленькое пятнышко.

С чего я вообразила, что такое чувство — «потому что это она, потому что это я» — могло связать нас с Христой? Что во мне предрасполагало к тому, чтобы она завладела моей душой как покоренной страной? Мне было стыдно за то, как легко она меня заморочила.

Но к стыду примешивался оттенок гордости. Да, меня обманули, но только потому, что на какое-то, пусть краткое, время я полюбила. Мое дело любовь, а не ненависть, — говорит Антигона у Софокла. Лучше не скажешь.

Клеветническая кампания Христы разворачивалась вовсю, от меня все отвернулись. Меня иной раз разбирал смех при мысли о том, в каких жутких красках она, должно быть, описала чудовищные нравы семьи — нет, секты! — Дрот.

Нежданно-негаданно я превратилась в важную персону. Стоило мне появиться, как на меня устремлялись все взоры — на меня, неприметную песчинку с соцфака.

— А ну исчезни, ты, извращенка! — крикнул мне как-то раз один парень с нашего курса.

Но «извращенка» не исчезала. Бедным студентам приходилось терпеть ее мерзостное соседство. Изредка во мне просыпалось чувство юмора, я по-людоедски вращала глазами, что всегда производило должный эффект. Но чаще такая обстановка меня страшно угнетала.

Зато — поистине нет худа без добра! — я снова стала хозяйкой в своей комнате и могла наслаждаться чтением. Столько, сколько тогда, я, кажется, в жизни своей не читала, буквально проглатывала книги одну задругой. Отчасти чтобы наверстать упущенное, отчасти чтобы пережить трудное время. Напрасно думают, что чтение — это бегство от жизни, наоборот, это встреча с квинтэссенцией реальности, и, как ни странно, концентрат оказывается не так страшен, как жиденький раствор будней.

Я каждый день хлебала горькую микстуру, и тяжелее всего в этих испытаниях было то, что не получалось схватиться со злом врукопашную. Драгоценную поддержку я нашла в Бернаносе, которого как раз тогда для себя открыла: ничего случайного в том, что мы читаем, нет, это еще одно расхожее заблуждение.

В «Обмане» мне попалась такая фраза: «Посредственность — это равнодушие к добру и злу». Вот оно что!

В то утро я опаздывала и влетела в аудиторию запыхавшись. Но преподаватель еще не пришел, вместо него за кафедрой стояла Христа и о чем-то разглагольствовала.

Я поднялась на самый верх, села на свое обычное место. И тут заметила, что в зале повисла тишина — Христа замолкла, как только я вошла.