Дочки-матери - Знаменская Алина

“Я во всем виноват, — убежденно подумал Бородин. — Я должен все исправить. Я мужик, я самый сильный в своей семье. Неужели я не смогу отказаться от того, что мешает?”

Бородин поднялся и стал ходить по пустой квартире. Он сложил черновики в портфель и аккуратно закрыл его на замок. Со стихами покончено. Он больше никогда не станет писать. Как врач он ставил себе диагноз и назначал лечение. И собирался строго следовать собственным предписаниям. Итак, никаких стихов. И никаких разговоров и встреч с Наташей. Да, это больно. Но разве только ему больно сейчас? Он вернет Людмилу, они станут жить как раньше. Ведь жил он с Людмилой до встречи с Наташей? Жил и считал, что неплохо живет. Он сильный. Он соберет свою семью по кусочкам. Он все исправит.

Когда Андрею Голубеву сообщили, что завтра за ним приедут родственники, он испытал сложную гамму чувств. Поначалу его охватило привычное раздражение и протест, поскольку он не терпел жалости по отношению к себе. Позже раздражение сменилось чем-то вроде любопытства. Он попытался представить незнакомую родню, стал копаться в памяти, и память подбрасывала ему совсем уж несуразную картинку. Он видел издалека, как бы за стеклом оконной рамы молодое женское лицо с гладкой прической и ушастую физиономию пацана с открытым ртом. Откуда взялось в его памяти это видение, Голубев не знал и пришел к выводу, что картинка забрела из детства и что видит он со стороны себя самого рядом с матерью, черты которой размыла память, но, возможно, где-то на самом донышке она все-таки сохранила что-то конкретное.

А утром, перед выпиской, его целиком, без остатка заполнило волнение, с которым он уже не мог совладать, злился на самого себя, пытаясь внешне сохранить обычные хмурость и безразличие.

Открылась дверь, и медсестра вкатила каталку. Это было новое немецкое кресло на колесах. Голубев видел его впервые и потому уставился на это чудо техники в недоумении.

— Теперь это твое, — объяснила медсестра, сияя, как никелированные части самого кресла. — Родственники привезли.

Внутри у Голубева на секунду что-то вскипело, и этого оказалось достаточно, чтобы он хмуро отвернулся от подарка и заявил:

— Дайте мне костыли.

В холл он выбрался на костылях. Соседи по палате вывезли вслед за ним новое кресло. Он остановился посреди холла и уткнул свой угрюмый взгляд в кучку народа, поскольку некоторые лица из нее показались знакомыми. Здесь присутствовали те две женщины, что приезжали к нему до операции. Одна лет около сорока, с пышной копной светлых волос, другая — гораздо моложе, с красивыми, немного грустными глазами. Теперь рядом с ними высился коротко стриженный мужик без возраста в серой куртке нараспашку, длинноногая губастенькая девчонка лет шестнадцати и двое детей — мальчик и девочка.

Андрей молча осматривал компанию, а компания — его. Молодая женщина держала за руку девочку, а мальчик стоял чуть впереди. У пацана был распахнутый, удивленный взгляд, который показался Андрею знакомым. Он перевел взгляд на женщину, потом снова на пацана и обратно. Знакомая картинка сложилась, как в детском калейдоскопе. Вдруг пацан оторвался от компании и со звуком, напоминающим мычание, двинулся в направлении Андрея. Он еще ничего не успел предпринять, как пацан врезался в него головой. Голубев от неожиданности качнулся, нога скользнула по скользкому линолеуму, костыль куда-то уехал. Движимый мальчишечьей головой и локтями, Андрей почувствовал, что падает. Но упасть ему не дали: кто-то подвинул кресло, кто-то убрал костыли и подхватил Андрея под локти. Он благополучно уселся, вытянув больную ногу. Пацан вцелился мертвой хваткой Голубеву в рукав рубашки и, обнажив в улыбке два своих огромных зуба, заплакал в два ручья. Улыбка плохо вязалась с обильными слезищами, хлынувшими из его серых глаз.

— Ну вот… — притворно проворчал Андрей, положив освободившуюся руку на коротко стриженную голову брата. — Утопить меня решил, что ли? Мужики не плачут, браток!

— Я не плачу! — возразил пацан удивленно. Только сейчас, пальцами нащупав на лице слезы, вдруг испугался и заревел почти в голос, ткнувшись носом в плечо Андрей.

Маленькая девочка отделилась от матери и вынула из-за спины букет розовых гвоздик. Она подошла к Андрею и серьезно сказала:

— С возвращением домой!

Андрей поднял глаза на компанию. И тетечка с пышной шевелюрой, и молодая, и даже мужик без возраста, все были готовы зашмыгать носами и тем самым поддержать почин тощего пацана. Только шестнадцатилетняя пигалица смотрела на Андрея с прищуром, испытующе. Под ее взглядом он выпрямил спину, подтянулся.

Отодрал от себя пацана, встряхнул его и бодрым голосом заявил:

— Давайте знакомиться, что ли…

С этой минуты Андрей погрузился в какую-то бесконтрольную, неподвластную ему суматоху. Он отвечал на чьи-то вопросы, двигал коляску в том направлении, куда ему указывали, осматривал автобус, в который его поместила пестрая компания, и куда-то ехал со всеми, пытаясь между делом все же выяснить: куда его, собственно, везут и кто из этих людей ему приходится родней.

Только когда прибыли в странное место под названием Вишневый и расселись вокруг празднично накрытого стола, до Андрея начало доходить, что никакая это, собственно, не родня. А просто люди, волей случая вклинившиеся в его жизнь. Родным по крови ему может приходиться лишь этот ушастый пацан десяти лет, который находится в розыске и за которого теперь он, Андрей Голубев, целиком и полностью отвечает. Самой шумной и говорливой оказалась тетечка, назвавшаяся Натальей Михайловной. Она говорила без умолку, организовывала всех, руководила разговором, и вообще старалась быть в центре внимания. Юля больше молчала, крутилась по хозяйству. Сашка не сводил глаз с брата, а длинноногая девчонка сидела в сторонке, перебирала аудиокассеты, вроде бы и не участвуя в общей суете. Но Голубев то и дело ловил на себе ее немного настороженный испытующий взгляд.

— А откуда коляска? — наконец поинтересовался Андрей.

Он уже успел убедиться, что среди его новых знакомых нет особо обеспеченных людей. Коляска стоила очень недешево, он это знал. Юля взглянула на Сашку, открыла было рот, но Наталья Михайловна уже всплеснула руками и с наслаждением принялась рассказывать.

— Это все Юленька. Они ведь с Сашей были у тебя сразу после операции…

Голубев взглянул на Юлю, она поспешно отвернулась, словно не о ней шла речь.

— В больнице сказали, что для начала коляска нужна. А где взять?

— Да брось ты, Наташ, — перебила Юля и, повернувшись к Андрею, пояснила: — Люди помогли.

Андрей ничего не понимал. Он еще не сумел решить, как относиться к тому, что происходит. Какие люди? Кто сегодня кому станет помогать? Бескорыстно. Может, и эта компания чего-то ждет от него? Кто они?

— Как же! Помогли бы! — возразила Наташа. — Считай, Андрей, что тебе крупно повезло. В Вишневом сейчас предвыборная кампания. Всего четыре кандидата в мэры. Каждый со своей программой. Один из кандидатов — бывший офицер-афганец, вот Юля к нему и направилась вместе с Сашкой. Он тебе коляску с широкого плеча. Город маленький, слухи тут быстро распространяются.

Андрей только головой покачал. Он не любил быть пешкой в чужой игре. Происходящее не вызывало у него восторга.

Наконец Наталья Михайловна с мужем засобирались. Оказалось, им предстоит проделать обратный путь на том самом автобусе, что привез их в Вишневый. Девочка Лера, их дочь, намеренно не реагировала на сборы родителей. Андрей хоть мало что понимал, но все замечал.

Мужик без возраста что-то бурчал над ней, девочка только дергала плечом. Мужик, вероятно, в чем-то провинился перед дочерью, раз разговаривал с ней как с малым ребенком. Наконец мать убедила ее собраться, а Юля, прощаясь, долго шепталась с девчонкой.

Андрей уловил, что хозяйка приглашает девчонку на зимние каникулы. Вроде нормальные люди, не секта мормонов.

Когда в доме остались лишь хозяйка с дочкой и они с братом, солдат еще некоторое время наблюдал за Юлей и силился понять мотивы ее поступков. Когда понял, что мозги скоро закипят, он бросил это занятие и напрямую спросил:

— Юля, скажите мне прямо: зачем вам это все? Чего вы от меня хотите?

— Я?! — Юля ошарашенно уставилась на него.

Он снова вынужден был признать, что глаза у нее очень выразительные и красивые. И ее удивление выглядит естественным. Он даже залюбовался невольно. Признался себе, что давно не видел такого женского лица — естественного, без тени кокетства, и в то же время — притягательного.

— Вы прятали у себя чужого пацана, которому поверили на слово, взвалили на себя разные хлопоты, связанные со мной. Не ближний путь таскаться в областной госпиталь из вашего Богом забытого Вишневого. В чем смысл?

Пока он формулировал вопрос, выражение лица у женщины менялось и наконец стало немного насмешливым, в глазах появились озорные искорки.