Оскорбление нравственности - Шарп Том

— Надежный товарищ, хороший гражданин, преданный христианин… — Мэр всматривался в лица стоявших перед ним полицейских и постепенно проникался сознанием того, что гибель констебля Элса действительно была тяжелой для полиции Пьембурга потерей. Ни на одном из собравшихся лиц не было и следа тех замечательных качеств, которыми, по-видимому, в полной мере обладал констебль Элс. Судя потому, что видел сейчас мэр, средний уровень интеллекта у находившихся в строю должен был быть где-нибудь порядка 65^[9]. Размышления мэра прервали последние слова комманданта, окончившего речь и теперь объявлявшего, что награда имени Элса будет вручена констеблю Ван Руйену. Мэр встал со своего места и принял из рук лейтенанта Веркрампа поводок, к которому было привязано чучело добермана-пинчера.

— Поздравляю с присуждением вам этой награды, — сказал он, когда вызванный из строя полицейский подошел к нему и по-уставному представился. — За что же вас так высоко отметили?

Констебль Ван Руйен смешался, покраснел и пробормотал что-то насчет того, что он застрелил кафра.

— Он предотвратил побег заключенного, — поспешно объяснил коммандант.

— Что ж, это в высшей степени похвально, — сказал мэр и передал констеблю поводок. Под веселые выкрики своих коллег, аплодисменты публики и громкий туш оркестра награжденный призом имени Элса спустился по лестнице с чучелом в руках.

— Прекрасная идея — вручать такую необычную награду, — говорил мэр чуть позже, расположившись под тентом и потягивая холодный чай. — Но должен признаться, мне бы такое и в голову не пришло. Чучело собаки — как оригинально!

— Ее убил сам констебль Элс, — сказал коммандант.

— Он, наверное, был человеком выдающихся качеств?

— Голыми руками, — продолжил коммандант.

— О Боже! — воскликнул мэр. Воспользовавшись тем, что мэр начал обсуждать с преподобным Шлахбалсом вопрос о том, целесообразно ли разрешать приезжающим в страну японским бизнесменам пользоваться плавательными бассейнами, предназначенными только для белых, коммандант покинул его и отошел. У входа под тент лейтенант Веркрамп увлеченно разговаривал о чем-то с крупной блондинкой, которой очень шло прекрасно сидевшее на ней бирюзовое платье. Всмотревшись в лицо, скрытое цветочной розовой шляпкой, коммандант узнал доктора фон Блименстейн, известного психиатра, работавшую в клинике для душевнобольных в Форт-Рэйпире.

— Получаете бесплатную консультацию, лейтенант? — пошутил коммандант, протискиваясь мимо них к выходу.

— Доктор фон Блименстейн рассказывала мне, как она лечит маниакально-депрессивные психозы, — ответил лейтенант.

— Похоже, лейтенанта Веркрампа больше всего интересует применение электрошоковой терапии, — улыбнулась доктор фон Блименстейн.

— Да, я знаю, — сказал коммандант и вышел из-под тента, раздумывая о том, не увлекся ли Веркрамп блондинкой-психиатром. Ему такое увлечение казалось странным; впрочем, от лейтенанта Веркрампа можно ожидать чего угодно, Коммандант Ван Хеерден давно уже оставил попытки понять своего заместителя.

Ван Хеерден нашел место ж тени и, усевшись, принялся рассматривать город. Да, мое сердце навеки принадлежит Пьембургу, думал он, слегка почесывая длинный шрам на груди. С того дня, когда ему сделали пересадку сердца, коммандант Ван Хеерден во многих отношениях почувствовал себя новым человеком. У него улучшился аппетит, он редко стал уставать. Но самое главное — теперь хоть какая-то часть его тела могла претендовать на то, что ее происхождение восходит к норманнам-завоевателям. Это обстоятельство в значительной мере компенсировало недостаток у него уважения к другим частям своего тела^[10]. Теперь, когда в нем билось сердце настоящего английского джентльмена, единственное, чего ему недоставало, — это тех внешних признаков «английскости», которыми он неизменно восхищался. Именно поэтому он приобрел твидовый костюм от Харриса норфолкскую тужурку с поясом и пару грубых коричневых полуспортивных ботинок. По выходным он облачался в эту тужурку и ботинки и в одиночестве гулял по лесам в окрестностях Пьембурга, погруженный в свои размышления — а точнее, в те интеллектуальные страдания, которые коммандант считал размышлениями и которые сводились у него к поискам ответа на один и тот же мучительный вопрос: каким образом мог бы он добиться признания у английской части пьембургского высшего общества и быть принятым в его ряды.