Дезертиры - Гиголашвили Михаил

Станция маленькая, вокзал обшарпан и попахивает. Жизнь на площади кипит: в булочной дети толпятся, первыми сосисками закусывают, чтоб в школу не так противно было идти. Газетный киоск светится, машины ездят, тумана меньше стало. Дело к семи.

Спросил у киоскера, где лагерь. Тот сразу выдал весь свой русский набор:

— Драствуи, да-нет, карашо, водка! — и объяснил, что пешком идти далековато, а автобусы туда не ходят.

— Почему?

— А чтоб они меньше в город вылезали, — дружелюбно объясняет он. Воровства много стало. Недавно вот девочку изнасиловали. Албанцы из Косово, наверное. Или другие кто. Так что лучше пусть там, в лагере сидят! — И он обвел пальцем круг и замкнул его точкой посередине.

Осмотрев меня внимательнее, он поинтересовался:

— И вы тоже туда?.. Нет, не похоже… Да и по-немецки хорошо говорите.

— Знакомые там мои, навестить хочу. Значит, на такси?

— Вон там остановка. Через минуту Фрицхен подъедет, его смена начинается.

Ровно через минуту появился Фрицхен. Он по дороге сообщил, что вчера полиция нашла в лагере самогонный аппарат:

— Удивляться нечему. Вот русские тут кафе открыли. Пьют до свинства. Мне официантка объяснила: «Водка — это часть нашей культуры». Правда это?.. Такая бескультурная вещь — и культура?..

— А когда 35° мороза, что будешь делать? — защитил я святой напиток и веско добавил, дабы окончательно убедить его в ценности этого продукта: Водка войну выиграла.

— А, ну да, — сразу кисловато согласился он, съезжая с шоссе и углубляясь в темноту дороги. — Вот это все уже — лагерь!.. Вам к администрации?..

Я начал озираться: похоже на наши новостройки, дома старые, бывшие казармы, что ли… Ограждений нет. Фонарей мало. Кое-где маячат расплывчатые фигуры. На углу сидят на корточках четверо. Все ясно. Впереди на стене засветился черный двуглавый орел на желтом фоне, администрация, и Фрицхен свернул к входу, где за стеклом сидел вахтер — багрово-опухший, толстый, таких тут называют бирбаух,^[1] пивное брюхо.

Он мельком взглянул на меня:

— В первый раз? Переводить? — выписал данные из паспорта и на часы посмотрел, что-то на листе отметив: — Ваше время пошло!

В этот момент какой-то пожилой носач протиснулся сквозь вертушку. Бирбаух любезно приветствовал его, пояснив для меня:

— Это тоже наш переводчик. Вот он вам все и покажет.

— Хуссейн, из Ирака, — носач приветливо пожал мою руку.

Напротив бирбауха, в комнате ожидания, сидели старик со старухой, темные, морщинистые, худые, молчаливые, мрачные. Хуссейн мельком взглянул на них:

— Наверняка мои, — и что-то с клекотом спросил их по-арабски, они закивали в ответ сухими головами.

Идем дальше. Вот комната: два стола, четыре стула, календарь на стене. Уже светло, в окно видны дома, крыши. И дальше — пустырь, поля, шпиль и башни кирхи.

— Это наша комната, переводчиков. А там — «музыкальная гостиная», на «пианино» отпечатки пальцев берут. Я буду тут работать, а вы, наверно, наверх пойдете. Сейчас фрау Грюн вам все объяснит.

Вот и она, миловидная и симпатичная, но по-мужски жилистая и хваткая, в темном костюме, с папками в руке, знакомится со мной:

— Фрау Грюн. Что надо делать?.. Придет беженец, мы у него снимем отпечатки пальцев, сфотографируем, потом вы заполните с ним анкету, а потом будете переводить вопросы-ответы — вот и все, очень просто.

Ничего себе — отпечатки пальцев снимать! — это мне совсем не понравилось. — Не хватает еще на старости вертухаем в тюрьме крутиться!..

Фрау Грюн как будто прочла мои мысли:

— Не бойтесь, делать все буду я, вы только переводите. Ну, пошли?

Мы оказались в «музыкальной гостиной». Она побольше, светлее и просторнее, стоит стол с полосой для снятия отпечатков, фотоаппарат на штативе, раковина, стулья, второй стол, календарь на стене.

— Вы подождите, я его сейчас приведу. Надо перепроверить сопроводительные документы из полиции. Вы должны заново опросить беженца по анкетным данным, внести их в этот формуляр. У него самого документов, разумеется, никаких. Обычная история. Дезертир. Переслали из Дюссельдорфа, где он в полицию сдался.

На фото: квадратное лицо, надбровные дуги, одна бровь разбита, взгляд мрачно-угрюмый. Под фотографией — столбиком данные: