Подземка - Мураками Харуки

Действительно, у многих снизились сосредоточенность и сила духа. У некоторых это даже сказалось на способностях к размышлению. В общей цепочке — ухудшение памяти. Причина всему этому одна: посттравматический синдром. Уж очень горьки воспоминания, оставшиеся в глубине души. Вот и стремятся такие люди сократить свою деятельность до минимума. Автоматически сужают рамки активности собственной памяти.

Они пытаются сдерживать память, тратя на это всю свою энергию. Поэтому выходит, что энергии не хватает для нормального функционирования, она не направляется на обычные действия. И в целом уровень жизнедеятельности снижается. В этом — одна из особенностей ПТС.

То есть ПТС не вечен — его можно вылечить снятием напряжения?

Да, это так. По сути, состояние — именно такого характера. В некоторых случаях человека лучше не трогать, и он поправится сам. Бывают и обратные ситуации. Все зависит от того, насколько глубоко засела в душу человека травма.

Признаться, впечатление от взятых до сих пор интервью такое. Когда пострадавшим говорят, что все их осложнения — из-за посттравматического синдрома, они уходят в отказ.

Думаю, все же большая часть — из-за ПТС. Однако в снижении зрения и прочих глазных болезнях посттравматический синдром винить не стоит. Это не только психическое. Хотя есть много случаев заболеваний глаз из-за ПТС.

И еще одно сильное впечатление — все страдают в одиночку. Например, ухудшилась память — пытаются ссылаться на возраст, повысилась утомляемость — опять пытаются ссылаться на возраст. Нет таких мест и путей к ним, где люди могли бы общаться с себе подобными, беспрепятственно получать консультации специалистов. Вот они страдают и мучаются в одиночку.

Поэтому после землетрясения в Кобэ я предположил, что люди будут эвакуироваться по всей стране, и поехал с предложением о создании Приемных центров для пострадавших в Министерство здравоохранения. Но ничего не вышло. Министерство здравоохранения создавать такие центры пока не готово.

Врачей-психологов, лечащих пострадавших от зарина, кроме меня, нет. И это очень странно. Я как-то сказал одному коллеге: если найдутся другие, я хотел бы создать с ними такую сеть. В больнице Сэйрока, где я практиковал, маршрут направления больных внутри больницы в невропатологическое отделение существовал, но в других, кажется, такового не было. Обменный клапан толком не работал. Вот такое создалось впечатление. И все потому, что в крупных больницах педиатры, хирурги и психиатры работают сами по себе.

Что касается больницы Сэйрока, после землетрясения в Кобэ там образовалась группа реабилитации ПТС, состоящая из нас — психиатров, медсестер и техников. И недостатка в работе не было. Поэтому и сейчас мы с самого начала были готовы к активным действиям. Без предварительной подготовки что-либо сделать трудно.

Главный способ лечения «по Накано», как вы уже говорили ранее, — это, прежде всего, выслушать пациента. Не изменилось ли что с тех пор?

Нет, не изменилось.

Например, некоторые не могут признаться, что им страшно. В большинстве случаев им настолько страшно, что они боятся даже сказать об этом. Ведь признание в собственном страхе — это доказательство того, что они, по большей части, уже успокоились. Ну, то есть, почему-то находятся до определенной степени в смятении. Но вытягивать это из них нельзя. Они должны сами воспринять это смятение. Осознание должно их настигнуть естественным путем, и мы не имеем права их даже подталкивать. Они немного успокоятся, после чего постепенно начнут ощущать страх.

Поэтому мой способ лечения, как я уже говорил, — внимательно слушать рассказы пациентов. Как есть воспринимать их страх и боль. И в этом — главный путь. В большинстве случаев я совмещаю с беседами медикаментозный метод, и это дает результаты.

Прошло полтора года со дня происшествия, но большинство потерпевших до сих пор не могут преодолеть начальную стадию страха. Страх из них выходит очень медленно, чуть ли не по капле. Такое ощущение, что они терпели-терпели с самого дня инцидента, и вот наконец-то не в силах удерживать это в себе, и уже стучатся в ворота. Самый поздний пациент пришел на первый прием в конце августа этого года.

Он был на грани того, чтобы бросить работу. К тому времени уже взял отпуск по нетрудоспособности. Казалось бы, достаточно быстро восстанавливался, и собирался в скором времени вернуться на работу.