Мы вышли покурить на 17 лет… - Елизаров Михаил

Рафаэль предупрежден, что без миграционной карты пересечь границу будет непросто. Но откуда-то взялась бархатная уверенность, что все обойдется — такая ласковая ткань надежды прильнула к груди Рафаэля.

Поутру выбритый, опрятный, совершенно не смуглый, — Рафаэлю почему-то кажется, что он не смуглый, а русский (и как только они догадываются, что Рафаэль уроженец? Непостижимо. Не на лбу же у него написано…), он на разборчивом языке скажет приветливой девушке в форме пограничника: — Утречко доброе… Вот он мой, узбекистон республикаси, фукаро паспорта, — и протянет зеленый, точно сорванный с фикуса паспорт…

Фукаро паспорта — это шутка. Как в детской песенке из мультика: — Круг света восемьдесят дней — паспорта! Чтоб стать супругом блинь-ди-лим — паспорти! Нам мистер Икс решил вредить…

Лет тридцать назад, совсем еще маленьким, Рафаэль смотрел этот «Круг Света» в телевизоре. Черно-белый экран, словно заевший тетрис, ронял одну и ту же бесконечную полосу. События позабылись, но веселый мотив засел. А рядом с ним остался беспричинный клок ваты на столе, рыжие половинки абрикоса, и еще теплым шелковым сквозняком мазнуло по шее из открытого окна. Память виновата, Рафаэль быстро взрослел, она торопилась и без разбору валила в одну коробку — звуки, предметы, ощущения…

Рафаэль протянет «паспорти», девушка поищет в страничках миграционную карту, нахмурится, глянет на Рафаэля. А Рафаэль весь с иголочки — подстрижен, волосы на пробор зачесаны, брюки выглажены, свитер пепельный, с рисунком, похожим на штрихкод. А под горлом свежий белый воротничок рубашки. Туфли остроносые, черные, как два огромных зерна подсолнуха. Девушка-пограничник понимает, что Рафаэль хоть и уроженец без миграционной карты, но очень приличный человек. Она возвращает ему паспорт и говорит: — Больше так не делайте!..

Если она именно эти слова скажет, то Рафаэль их все до единого поймет. Когда-то русская воспитательница в детском саду его отчитывала. Медленными внятными словами: — Больше так не делай!

Но лучше всего, чтоб вообще разговор не состоялся. Девушка мельком просмотрит его паспорт и пойдет себе дальше, а про миграционную карту забудет, не спросит, потому что разве Рафаэль преступник, нарушитель или вор какой-нибудь?

Он улыбается будущей девушке и завтрашнему дню. Будет утомленный Харьков, вокзал с высоким, точно подброшенным в небо, потолком, и твердое сиденье в зале ожидания. День пролетит быстро — Рафаэль умеет обращаться со временем. Можно открыть газету и пойти гулять по буквам. Или же взять любую вещь и начать ее неторопливо думать, пока она из цветного существительного не превратится в серое небытие инфинитива. А вечером снова на поезд. Там Рафаэль разукрасит кудрявой кириллицей миграционный листок — драгоценный образчик хранится в барсетке, — вернется в Москву, чуть еще поработает, а затем поплывет на ежегодный нерест в азиатские пески к жене…

Рафаэль прячет ноги, потому что в купе вваливается клетчатый баул и его хозяйка. Большая женщина в шаркающей болоньевой одежде. По возрасту еще не «мать» Рафаэлю, а «старшая сестра». На строгом лице у нее мужские очки. Предусмотрительный Рафаэль сразу же начинает формировать личностные отношения, кидается придержать полку.

Толстуха ворочает бедрами, шуршит подмышками, с усталым отчаянием укладывает непокорный баул в рундук. Полка до конца не закрывается, пружинит.

Боковое сиденье занял немолодой «отец». У него пожухлые волосы, а розовая плешь похожа на детскую щеку. Рафаэль приветливо ему кивает. Он всегда рад людям в возрасте. Для таких у Рафаэля в запасе вторая шутка. Поезд тронется, закажут чай, и Рафаэль скажет: — Чай не пил — силы ист, чай попил — совсем устал! — и пассажиры улыбнутся ему, как улыбались дедушке Усману, когда тот с маленьким Рафаэлем ехал на поезде в Уфу. Еще дедушка пел: «Этот День Победы, порохом пропахнул…»

А у Рафаэля для взрослых была заученная первая строчка, которую можно долго повторять, будто песню. Тоже круглая, как в мультике про «паспорта»: «Солнечный крут, небо вокруг, это рисунок мальчишки…»

Нынешний Рафаэль за работой напевает гибрид двух разнополых песен: «Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом, и дождей грибных серебряные нити!..»

Однажды заказчик прислушался и обсмеял, мол, Рафаэль все перепутал. А Рафаэлю было странно. Какая разница? Песня ведь нужна для грусти. И «офицеры-офицеры» давно не мужчины, а просто жалоба из звуков. Так часто происходит с русским словом — когда исчезает его смысл, то в порожней оболочке поселяется призрак.