Плохая мать - Трауб Маша

Лиза тогда поругалась с матерью на всю жизнь, выкрикнув, выплюнув ей в лицо про загубленную личную жизнь...

– Я тебя ненавижу! – кричала истерично Лиза. – Ты... ты... как ты могла? Будешь кровью харкать – не поверю! Будешь кричать от боли – не поверю! Подыхать будешь – не подойду.

Эти обещания Лиза выполнила.

Крайней и во всем виноватой осталась моя мама. Как она и предполагала.

– Почему она врала? – спросила я маму.

– Тетя Женя? Боялась остаться одна. Знала, что ни Аркадию, ни Лизке не нужна.

Гоша приехал к нам, как всегда, неожиданно. С Сашей, которому было года три. Странно, что он вообще нас застал в Москве – мы, как всегда, были на чемоданах. Мама открыла дверь и непроизвольно выругалась.

За то время, что они не виделись, Гоша превратился в другого человека – мужчину, у которого отняли душу, жизнь. Вообще все. Оставили пустую оболочку, которую не хотелось ни кормить, ни приводить в порядок. Оболочка дышала, смотрела, слышала, но совершенно не понимала, зачем она это делает.

– Что случилось? – спросила мама и полезла в шкаф за коньяком.

Гоша посмотрел сквозь нее.

– Случилось? – переспросил он. – Да, случилось.

Мама сварила кофе, поставила рюмки.

Саша был совсем не похож ни на отца, ни тем более на деда, в честь которого был назван. Копия мать. Не только внешне. Саша был такой уваленьмужичок. Он, думая, что никто не видит, распихал по карманам печенье и сидел с невинным видом.

– Саша, достань немедленно, – усталым голосом сказал Гоша, – сколько можно повторять – спроси разрешение и только потом бери.

Саша насупился, достал одну печенюшку и положил на стол.

– Ничего страшного, – махнула рукой мама.

– Он такой всегда, – тяжело вздохнул Гоша.

Саша цапнул выложенное печенье и убежал в коридор.

– Он ничего не запоминает. Очень плохая память, – стал рассказывать Гоша, – ему ничего не интересно. Ничем не могу его увлечь. У него пустые глаза. Совершенно.

– Он еще маленький...

– Вы понимаете, о чем я. Я – со средними способностями, а он вообще... ноль. Полный ноль. С Наташей ругаемся. Представляете, она говорит, что от чтения книг зрение портится, поэтому читать не обязательно. Как такое можно заявить, вы мне скажите?

Она ничего не видит. Думает, он нормальный, обычный ребенок. Но вы-то, теть Оль, видите? – продолжал Гоша. – Как вы думаете, может так быть, чтобы от нас ничего, а от тех – все? Представляете, он как Наташка, ничего не выбрасывает. Вот что это такое? Ладно, Наташка жила в нищете, но у Саши всегда все было, а он даже сломанные игрушки не отдает. Он станет алкоголиком и его шарахнет током в трансформаторной будке. Не знаю, что мне делать. Это так больно – признавать, что твой ребенок... Хорошо, что отец не видит...

– Ты бы не спешил с такими заявлениями.

– Я реалист. Мне вообще иногда кажется, что не я его отец.

Гоша уронил чашку на блюдце. Чашка разбилась, кофе разлился по скатерти.

– Черт, простите.

– Ничего, сейчас вытру.

Мама собирала осколки и видела, как Гоша баюкает свою руку.

– Что у тебя с рукой?

– Тремор. На нервной почве. Трясется. Не все время. Когда волнуюсь.

Когда мы вернулись на Север, Аня ждала нас за накрытым столом. Дядя Юра, как всегда, отсутствовал, но мужчина в доме был – новый Анин поклонник, Дмитрий. Митя.

Митя на вид был чуть старше меня.

– Ребенок, ты хоть совершеннолетний? – ахнула мама.

– Да, – обиделся Митя, – мне скоро девятнадцать.

Мама посмотрела на Аню, но промолчала. Видимо, только из-за меня.

– А что мне было делать? – шептала Аня моей маме. – Я думала так, на одну ночь, а он под дверью сидел. Вот я ему и разрешила переехать – на время, конечно. Чтобы не окочурился там.

Митя влюбился страстно. А после того как она разрешила ему жить с ней, чуть не умер от счастья – в прямом смысле слова. Он, покидав в рюкзак вещи, перебегал через дорогу. Выскочившую из-за поворота машину просто не заметил. Через две недели с загипсованной ногой Аня забрала его из больницы. Митя был на седьмом небе. После всего пережитого он решил, что она – женщина его жизни. И сказал, что хочет на ней жениться. Она неожиданно согласилась.

Митя хотел, чтобы было как у всех – новый костюм, невеста в белом и в фате, цветы, машина. Аня уговорила его посидеть тихо.

Скандалы начались из-за фотографий, на которых Аня была запечатлена со своими многочисленными поклонниками. Митя хотел их выбросить, а она не разрешила.

– Зачем они тебе нужны?! – кричал он.

– Это моя жизнь, мое прошлое! – кричала она в ответ.

– Чтобы смотреть и вспоминать?

– А если и так? Ты не имеешь права распоряжаться моими воспоминаниями!

Они бурно ругались, бурно мирились. Аня клялась, что он – самый лучший, самый дорогой ей человек, что она выбросит эти фото. А Митя уверял, что больше не скажет и слова против, что она права – это ее жизнь. И он ей верит.

Когда в квартире раздавался телефонный звонок и звонили Ане, Митя заводился.

– Кто это звонил? Очередной твой бывший?

– Я не обязана перед тобой отчитываться.

– Обязана. Ты моя жена.

– Да, это мой бывший. Только не очередной, а просто бывший. И что?

– Почему он сюда звонит?

– Спросить, как я поживаю. Что в этом такого?

Каждый раз одно и то же. Одни и те же слова. Митя требовал, чтобы она немедленно перезвонила и сказала, чтобы он, бывший, больше никогда не звонил. Она говорила, что это глупо и не будет перезванивать.

Однажды Митя из окна увидел, как Аню целует мужчина.

– Что это за придурок? – спросил он, когда она вошла в квартиру.

– Это не придурок, а очень уважаемый человек.

– Почему он тебя целовал?

– Это был дружеский поцелуй.

– Ты с ним тоже спала?

– Не тоже. Я его любила. Он был женат. Все это закончилось задолго до встречи с тобой.

– Он же старый.

– Он не старый.

Митя не выдержал после того, как познакомился с дядей Юрой. Дядя Юра в очередной раз вернулся из мест заключения. Мама была в командировке, Аня занята Митей, и никто его не встретил.

Дядя Юра, кстати, был совсем не похож на уголовника. У него был глубокий уверенный баритон и манеры, некий лоск и определенный снобизм. Так вот, дядя Юра открыл дверь своим ключом – дома никого не было – и пошел в ванную. Надел халат, тапочки – ему понравилось, что все осталось на прежних местах – и пошел готовить обед.

Митя вернулся раньше Ани и мамы. Пытался открыть дверь, но она была заперта изнутри. Он позвонил – ему открыл незнакомый мужик в его халате и в его тапочках. Мужик держал в руках половник и вел себя по-хозяйски. Митя испугался, сказал, что ошибся дверью. Мужик пожал плечами.

После этого Митя твердо решил развестись.

– Это наш сосед. Я тебе сто раз говорила, – устало доказывала Аня.

– Мне кажется, ты переспала со всем городом, – говорил Митя. – Я иногда думаю, что смогу тебя убить. Из ревности. Сколько у тебя было мужчин? Сто? Двести? Знаешь, что меня больше всего убивает? Ты спишь! Ложишься и спокойно засыпаешь. Я прошу тебя поговорить со мной... А ты спокойно можешь уснуть в такой момент!

– Митя, не сходи с ума...

– Все, я ухожу.

Митя собрал свой рюкзачок и ушел.

А Аня вернулась к своему начальнику. Точнее, начальник вернулся к Ане.

Конечно, она его любила. До потери разума, до истерики, до невозможности вздохнуть, до черноты перед глазами.

Аня ждала ребенка. Была на пятом месяце, когда начальник это «разглядел».

– Это не твой ребенок, – сказала Аня, – но ты ведь его уже любишь? Правда?

– Правда, – соврал начальник, успевший глубоко вздохнуть и выдохнуть. – А кто папаша? – осторожно уточнил он.

– Муж. Митя, – ответила Аня. – Но какой из него отец? Он сам еще маленький. Ты ведь запишешь его или ее на себя? Кстати, ты кого хочешь – мальчика или девочку?

Начальник уже имел и мальчика, и девочку – от законной супруги – и больше никого не хотел. Если честно, то очень не хотел, поскольку отцовство не доставляло ему никакого удовольствия. Сын без конца клянчил деньги, дочь недавно обнаружилась в «плохой» компании.

От таких потрясений начальник снова ушел в запой. Только не так безобидно, как раньше. И как Аня, определявшая степень опьянения не хуже опытного нарколога, проглядела пограничное состояние? Что уж начальнику не понравилось, неизвестно. Он посадил Аню на стул, привязал, взял ножницы и отрезал ее роскошные волосы. Кусками.

Аня плакала и привычным жестом поправляла прядь, которой уже не было.

– Ему просто нельзя было пить, – твердила она, – все из-за этого. А так он нормальный. Он меня любит.

– Ань, о какой нормальности ты говоришь? – возмущалась моя мама, укладывая Аню на сохранение в роддом – от всего пережитого она могла потерять ребенка.

– Я его люблю, – сказала Аня.

Она родила девочку, которую назвала Полиной, и рассталась с начальником. После родов она как будто вышла на новый виток – жила последним днем.