Большая собака - Соломатина Татьяна Юрьевна

– О, нет-нет! Простите! Мне показалось, что вы мне что-то сказали. Ну то есть не что-то, а конкретное там… Ну, не важно. Извините, пожалуйста. Я совсем не хотела вас напугать.

– Ничего-ничего. Я из пуганых, привыкший. Я тут, в общем-то, зарядку делаю. Люблю, знаете ли, раннее утреннее море, пока ещё никого нет.

– Без волн, медуз и людей, – бормочет себе под нос Настя что-то давно забытое.

Старый дед в плавках с пониманием смотрит на неё.

– Если вам хочется поговорить, юная леди, я к вашим услугам, – снимает воображаемую шляпу и галантно подметает ею песок случайный старый крепкий дед в плавках.

– Спасибо. Я сама с собой всё время говорю, потому что те, с кем бы я хотела говорить, навсегда остались срывать мидии на утренних волнорезах, собирать шелковицу в приморских переулках и кататься на велосипедах по садам с ничьими зелёными абрикосами. И всё, чего я хочу, это из отличной стать неотличимой. Стать такой, как все. Правильной. Нормальной. Выйти замуж, родить ребёнка, ходить на работу и с работы. Готовить мужу обед и смотреть с ним телевизор. А по воскресеньям гулять под ручку в самую проклятую, в самую многолюдную жару под этим палящим проклятым солнцем по этой проклятой санаторно-курортной прибрежной зоне! – чуть не кричит Настя. – Потому что, согласитесь, не так уж нас много, гуляющих в неположенных местах в неположенное время. И мы, отличные, не так уж и счастливы, в отличие от неотличимых, вы не находите? – тут же спокойно улыбается она.

– Да-да, милая девушка…

– Настя…

– …Милая девушка Настя, вы правы. Отлично сказано! Красиво. Но позвольте вам заметить…

– Что вы ещё так молоды? – горько усмехается Настя.

– И это тоже, но не это главное. В то, что вы молоды, вы всё равно не поверите. Я сам отлично знаю, что в двадцать…

– Три…

– …Что в двадцать три жизнь уже прожита. Главное всё-таки вот что – нас действительно не так уж много, отличных, в отличие от неотличимых, но вот на этом участке пляжа, куда вход категорически запрещён, как сурово гласит эта огромная надпись зелёной палубной краской на пирсе, в пять безлюдных утра нас тут с вами двое, и это…

– Вселяет надежду?

– Не угадали, Настенька, – лукаво прищуривается случайный крепкий старый дед в плавках, и из уголков его глаз рассыпаются яркие лучики маленьких, таких ярких на тёмном печёном лице голубых солнц. От старого деда в плавках пахнет корицей, яблочным румяным пирогом из печи и ещё немного – вкусной воблой, высушенной в тени винограда. – Надежды не существует.

– Боже, как печально! – вздыхает Настя и садится на песок.

Старый дед в плавках присаживается рядом.

– Вовсе нет, барышня. Никакой печали в этом нет. Потому что есть сроки.

– Любые сроки когда-то истекают. Любые отличия стираются. Любые страсти проходят. Любые дуры умнеют. Любой импрессионист должен уметь рисовать кувшин с яблоками, – говорит старику в плавках Настя.

– Ну, вы просто царь Соломон, дорогая моя Настенька, – смеётся старый лучистый дед.

– Наверное, я отнимаю у вас время? – опоминается Настя. – Вы простите, я пойду. – Она поднимается с песка.

– Ну, что вы! Вы не можете отнять у меня время – у меня его уже бесконечно много. – Старый дед в плавках тут же пружинисто встаёт вслед за Настей.

– Я когда-то была знакома с одной девочкой, которая хотела, чтобы у неё всегда было бесконечно много времени. Когда она была подростком, то даже написала что-то вроде: «Боже, как много меня разлилось в безвремении. Или время, как точка, во мне собралось Откровением?» – хотя была атеисткой, как и пристало любой добропорядочной комсомолке. Ей всё казалось, что вот-вот, ещё чуть-чуть – и секрет бесконечности будет ею раскрыт, пойман за вечно ускользающий, как тело угря, хвостик. А потом девочка выросла в женщину, и теперь ей надо замуж, потому что всё конечно, те, кого любишь, не бессмертны. Время неумолимо уходит. Любить тысячу раз, как Соломон всех подряд – получается, а любить только один, как Соломон Суламифь – никак, такая вот песнь песней. К тому же Суламифь плохо закончила, как известно. В гробу, прямо скажем, закончила. Причём гораздо раньше положенного времени. Так что человек, получивший классическое образование, просто обязан никого не любить насмерть. Сказки со счастливым концом – это хорошо, но несчастные концы – реальнее. И замуж надо не столько за большое и светлое чувство, сколько за приличного, разумного мужчину, с которым будет построен дом – полная чаша телевизоров, видеомагнитофонов, кухонных комбайнов и стиральных машин с моющими пылесосами, посажено какое-нибудь тощее дерево порядка ради, а не удовольствия для, и выращен сын, хороший послушный мальчик, отличник-физкультурник. Чтобы всё, как у людей. У простых смертных хороших реальных людей, а не каких-то чокнутых психопаток, которые всю жизнь чувствуют ерунду, думают ерунду, пишут ерунду и говорят о ерунде с незнакомцами, – улыбается Настя.