Перехожу на прием - Даль Роальд

— Что за черт, — сказал Киль.

Мы поднялись, гадая, что же у них на уме.

Подойдя к полю, они разбрелись и принялись собирать охапками вереск и папоротник. Потом, выстроившись друг за другом, стали разбрасывать вереск и папоротник по траве. Таким образом они маскировали наш аэродром. Катки, проехав по земле, оставили легко видимые сверху полосы, вот греки — все мужчины, женщины и дети — и пришли из деревни, чтобы исправить ситуацию. Я и сегодня не знаю, кто просил их об этом. Они вытянулись в длинную цепочку на поле и медленно двигались, разбрасывая вереск. Мы с Килем прошлись между ними.

В основном там были старики и старухи, очень маленькие и очень печальные с виду, с темными лицами в глубоких морщинах. Разбрасывали вереск они медленно. Когда мы проходили мимо, они прекращали работу и улыбались, говоря что-то по-гречески, чего мы не понимали. Кто-то из детей протянул Килю маленький розовый цветочек, и он, не зная, что с ним делать, так и ходил с цветком в руке.

Потом мы вернулись к тому месту на склоне холма, где сидели прежде, и стали ждать. Скоро зазвонил полевой телефон. Говорил очень высокий военно-воздушный чин. Он сказал, что кто-нибудь должен немедленно вылететь обратно в Элевсин, забрать оттуда важные сообщения и деньги. Он также сказал, что мы все должны оставить наше маленькое поле в Мегаре и вечером отправиться в Аргос. Летчики решили дождаться, когда я вернусь с деньгами, чтобы полететь в Аргос всем вместе.

В то же время кто-то сказал двум солдатам, которые продолжали выравнивать поле, чтобы они уничтожили катки, иначе те достанутся немцам. Забираясь в свой «харрикейн», я, помню, увидел, как два огромных катка двигаются по полю навстречу друг другу. Помню, как солдаты-водители спрыгнули, прежде чем катки столкнулись. Раздался оглушительный скрежет, и все греки, разбрасывавшие вереск, прекратили работу и замерли на месте, глядя на катки. Потом кто-то из них побежал. Это была старуха. Она рванула к деревне изо всех сил, что-то при этом крича, и тотчас все мужчины, женщины и дети, находившиеся в поле, будто испугались и бросились вслед за ней. Мне захотелось побежать с ними рядом и объяснить им, в чем дело, сказать, что мне жаль, но делать нечего. Мне хотелось сказать им, что мы их не забудем и когда-нибудь вернемся. Но все напрасно. Сбитые с толку и напуганные, они бежали к своим домам и бежали, включая стариков, до тех пор, пока не скрылись из глаз.

Я взлетел и направился к Элевсину. Приземлился я на мертвом аэродроме. Нигде не было ни души. Я остановил свой «харрикейн» и едва подошел к ангарам, как снова налетели бомбардировщики. Пока они не закончили свою работу, я прятался в канаве, потом вылез оттуда и направился к штабной палатке. Телефон все еще стоял на столе. Я зачем-то снял трубку и сказал:

— Алло.

На другом конце кто-то ответил с немецким акцентом.

— Вы слышите меня? — спросил я, и голос произнес:

— Да-да, я вас слышу.

— Хорошо, — сказал я, — тогда слушайте внимательно.

— Да, продолжайте, пожалуйста.

— Это Вэ-вэ-эс Великобритании. Мы еще вернемся, понятно? Мы обязательно вернемся.

После этого я выдернул шнур из розетки и швырнул аппарат в стекло закрытого окна. Когда я вышел наружу, там стоял небольшого роста мужчина в гражданской одежде. В одной руке он держал револьвер, а в другой — небольшой мешок.

— Вам нужно что-нибудь? — спросил он на довольно хорошем английском.

— Да, — сказал я, — мне нужны важные сведения и бумаги, которые я должен отвезти обратно в Аргос.

— Вот они, — сказал он, протягивая мне мешок. — И желаю удачи.

Я полетел обратно в Мегару. Недалеко от берега стояли два подожженных греческих эсминца.

Они тонули. Я покружил над нашим полем, другие самолеты вырулили из укрытий, и мы все полетели в сторону Аргоса.

Площадка для приземления в Аргосе представляла собой небольшое поле. Оно было окружено густыми оливковыми рощами, где мы спрятали наши самолеты. Не знаю, какой длины было поле, но приземлиться на нем было не просто. Поэтому следовало планировать с низкой глиссадой, «вися на пропеллере», а в момент касания нажимать на тормоз, отпуская его в критический момент, чтобы избежать капотирования. Лишь одному из наших не удалось все правильно сделать, и он разбил машину.

Наземная служба была уже там, и, когда мы вылезли из самолетов, подбежала Катина с корзинкой черных оливок. Она показывала на наши животы, и это, судя по всему, означало, что мы должны поесть.