Репортаж о черном "мерседесе" - Прозоров Александр

– Боже мой, и вы это печатаете?

– Это еще ерунда. Рапопорту хоть объяснить ошибки можно, а вот есть некий товарищ Шубрин, который пишет так: «Неряхи отломили себе хлеба от большой, двухметровой булки и окунули ее в деревянную лохань». «Есть только два пути: или мудро, в напряжении искать постижения Духа, или бревном ложиться в гроб». «Но минуло два дня, и ребенок задышал». Или «Под вечер Магик свалился в лихорадке и не мог стоять на ногах». «Найл слушал с участливым лицом, а у самого мысли бродили в другом месте». «Просторные улицы и площади просто кончались там, где начиналась сельская местность». Так вот он категорически протестует против любых исправлений в своих переводах. Рублев номер два.

Тем временем мы перевалили через железнодорожный переезд, въехали в лес. Я принял в сторону и остановился.

– Подожди пару минут, я сейчас.

Лена тоже вышла из машины, огляделась.

– «Казалось, этих деревьев никогда не касался топор дровосека», – процитировала она.

– Сейчас, коснется, – пообещал я, открывая багажник. – Что еще говорят ваши авторы по этому поводу?

– «А кто здесь живет? – спросил Дарус, оглядывая дремучий девственный лес».

Как раз никто здесь и не жил. Маленькое лесное озерцо в десятке километров от городской черты я обнаружил случайно, когда нас от «Светланы» гоняли в совхоз сено убирать. В озере чистейшая вода – один раз я самолично рака поймал, а это самый надежный признак. К тому же оно находилось слишком далеко, чтобы горожане бегали сюда пешком, а никакого транспорта в этот глухой угол не провели. По выходным к озеру съезжаются автовладельцы, но по будням берега его обычно пусты. Вот только хворост в радиусе полукилометра давно собрали, и дрова нужно везти с собой.

С заготовкой топлива управились минут за десять, тронулись дальше, и вскоре, свернув с асфальта, мой «Мерседес» неторопливо покачался на кочках широкой грунтовки и остановился в трех метрах от воды. Напротив, на противоположном берегу, зеленел потрепанный жизнью «Москвич», но хозяева его, похоже, уже собирались восвояси.

– Ну как тебе здесь?

– Здорово! – Елена выскочила из машины, скинула туфли и по колено вошла в воду. – Теплая!

– Тут ты должна произнести подходящую по случаю цитату.

– Запросто! – Она повернулась ко мне. – «Все птицы, кроме чаек, мигрировали, но некоторые тюлени остались».

Я не выдержал и расхохотался.

– Искупаться хочется, – вздохнула она.

– Так ведь все озеро твое!

– Ага. Только я купальника не взяла. – Леночка попыталась меня обрызгать, но капли не долетали, падали в пыль и скатывались в серые шарики.

Пока она таким образом развлекалась, я расстелил газету и выложил на нее круглый полосатый арбуз. Аленка издала восторженный вопль и немедленно пристроилась рядом.

– Боже мой, я ведь полдня не ела!

– Сейчас, – я добавил на импровизированную скатерть несколько огурчиков, пару помидоров и пирожков. – Прошу к столу.

«Москвич» на том берегу громко затарахтел.

– Как воспитанные люди, они решили оставить нас наедине, – усмехнулся я. – Пирожки бери, это сосиски в тесте.

– Сергей, я не ем мяса.

– Откуда там мясо? Это же сосиски.

– Все равно, – не приняла она шутки. – Это плоть убитого существа. Есть мертвечину – нехорошо.

– В том-то и дело, что это мертвечина, и ее можно есть спокойно, – заговорил во мне дух противоречия. – Это уже мертвая плоть. Намного ужаснее, когда несчастную жертву поедают живьем. Представь, как счастлива была она, растя под солнцем, но грубые руки срывают ее, бросают в темный холодный угол, и ей приходится напрягать все силы, использовать все резервы, чтобы не погибнуть, чтобы сохранить искру жизни, но ее опять берут, – я подхватил с газеты огурец, – впиваются зубами, и, пользуясь тем, что она не может, не умеет вопить от боли, начинают перемалывать ее, еще дышащую, страждущую, своими безжалостными челюстями…

– Ты что, хочешь оставить меня голодной? – возмутилась она. – Замолчи немедленно!

– Молчу, молчу, – поднял я руки, сходил к машине за ножом и сладострастно принялся вскрывать арбуз.

Полосатая ягода попалась сочная, брызжущая сладкими брызгами во все стороны. Некоторое время мы молча объедались. Потом я, под завистливым Леночкиным взглядом, окунулся в озере и принялся разводить костер.