Художник зыбкого мира - Исигуро Кадзуо

— Да, просто невозможно себе представить, — с улыбкой кивнула Сэцуко, — что всего год назад мы так из-за нее беспокоились!

— Но все получилось просто отлично! И знаешь, Сэцуко, я очень благодарен тебе за помощь и участие. Ты оказала сестре неоценимую поддержку, когда все складывалось не так хорошо.

— Да что ты, папа! Моя-то помощь как раз была очень мала, ведь живу я так далеко от вас!

— И за совет тебе тоже спасибо, — рассмеялся я. — Помнишь, как в прошлом году ты завела разговор насчет «превентивных мер»? Как видишь, я этим твоим советом не пренебрег.

— Извини, папа, каким советом?

— Ну ладно, Сэцуко, я и так знаю, что ты — девочка тактичная. И прекрасно понимаю, что в моей карьере имелись определенные аспекты, гордиться которыми мне нет причин. Да я, собственно, почти все свои ошибки открыто признал — во время «миаи», как ты и предлагала.

— Извини, папа, но я никак не пойму, о чем ты?

— Разве Норико не рассказывала тебе, как прошли ее смотрины? Именно в тот вечер я решил приложить все усилия, чтобы то, что касается моей личной карьеры, больше никогда не служило препятствием на ее пути к личному счастью. Должен заметить, что поступил бы так в любом случае, но все же спасибо тебе за совет, который ты дала мне в прошлом году.

— Прости, папа, но я не помню, чтобы в прошлом году я давала тебе какие-то советы. О том, как прошли смотрины, Норико мне действительно не раз рассказывала. Мало того, она написала мне сразу же после «миаи», потому что ее страшно удивило то, что ты, папа, сказал в тот вечер… о себе самом.

— Ну да, наверное, ее это удивило. Норико ведь всегда недооценивала своего старого отца. Но я отнюдь не принадлежу к тому сорту людей, которые способны позволить родной дочери страдать только потому, что из гордости не желают признавать собственные ошибки.

— Норико писала, что в тот вечер ты, папа, всех просто озадачил своим поведением. Не только ее, но и всех Сайто. И никто так толком и не понял, что именно ты хотел сказать. Суйти тоже выразил недоумение, когда я прочитала ему письмо Норико.

— Нет, это просто удивительно! — со смехом воскликнул я. — Как же так? Ведь ты, Сэцуко, сама в прошлом году подталкивала меня к подобному шагу, намекая на необходимость «предварительных мер», чтобы мы не споткнулись с Сайто, как до того с Миякэ. Разве ты не помнишь?

— Я действительно стала ужасно забывчивой и боюсь, папочка, что совершенно не помню, что я там такое тебе говорила.

— Но, Сэцуко, этого же просто не может быть!

Сэцуко вдруг остановилась и воскликнула:

— До чего все-таки прекрасны осенью клены!

— Да, детка, — сказал я. — А чуть позднее они будут еще красивее.

— Они и сейчас просто потрясающие! — улыбнулась моя дочь, и мы с ней пошли дальше. Она довольно долго молчала, потом вдруг сказала: — Между прочим, папа, мы вчера вечером болтали с Таро о разных вещах, и он совершенно случайно упомянул о каком-то разговоре, который вы с ним вели как раз на прошлой неделе. О том композиторе, что недавно с собой покончил.

— Юкио Нагути? Да-да, я припоминаю этот разговор. И мне показалось, что Таро считает самоубийство этого человека бессмысленным.

— Таро-сан просто немного встревожило то, что ты, папа, чересчур близко к сердцу принимаешь смерть господина Нагути и, мало того, даже проводишь некую параллель между его карьерой и своей собственной. Да и все мы тоже встревожились, когда услышали об этом. Откровенно говоря, папа, в последнее время, особенно после твоего выхода на пенсию, нас несколько беспокоит, что ты так часто бываешь в каком-то подавленном настроении. Я засмеялся:

— Ну, так успокойтесь! Поверь, Сэцуко, мне ни на секунду даже в голову не приходило совершить то, что совершил господин Нагути.

— Насколько я понимаю, — продолжала Сэцуко, — песни господина Нагути становились все более популярными в нашей стране с каждым новым витком милитаризации. Видимо, именно потому он полагал, что просто обязан разделить ответственность за эту войну с генералами и политиками. Только ты, папа, ошибаешься, если и тебе в голову хотя бы иногда приходят подобные мысли. Ты ведь, в конце концов, был художником.

— Позволь мне еще раз заверить тебя, Сэцуко: я никогда не задумывался о возможности для себя такого поступка, какой совершил Нагути. Но в то же время я и не слишком горжусь тем, что, будучи тогда человеком тоже до некоторой степени влиятельным, использовал свое влияние в целях, имевших поистине ужасный конец.

Дочь, похоже, задумалась над моими словами. Помолчав, она сказала:

— Прости, папа, но все-таки, наверное, важно смотреть на определенные вещи под правильным углом зрения. Ты, папа, написал несколько замечательных картин и, несомненно, считался в свое время одним из наиболее известных и влиятельных художников. Но твои работы, папа, вряд ли имеют отношение к тем куда более сложным вещам, о которых мы только что говорили. Ты художник, ты просто изображал окружающую тебя действительность. И должен перестать думать о том, что при этом совершал какие-то страшные ошибки.

— Ну, Сэцуко, этот твой совет совершенно непохож на прошлогодний. Тогда, кажется, ты возлагала ответственность за все на мое прошлое.

— Прости, папа, но я могу лишь повторить: я совершенно не понимаю твоих намеков по поводу того, что произошло в прошлом году на смотринах Норико. Честное слово, для меня просто тайна — какое отношение твоя, папа, карьера должна была иметь к брачным переговорам. Во всяком случае, никого из семейства Сайто этот вопрос, по-моему, совершенно не тревожил, но, как мы с Норико и говорили тебе, их всех весьма озадачило твое неожиданное выступление во время «миаи».

— И это в высшей степени удивительно! Дело в том, Сэцуко, что мы с доктором Сайто знакомы очень давно. И он, будучи одним из самых известных критиков-искусствоведов, наверняка имел представление о том, как в те годы развивалась моя карьера и каковы наиболее прискорбные ее аспекты. А потому — в связи с грядущими событиями — я счел честным и справедливым полностью прояснить свое отношение к некоторым своим деяниям прошлого. И я абсолютно уверен: доктор Сайто высоко оценил этот мой поступок.

— Извини, но, судя по тому, что сказал мне Таро-сан, доктор Сайто никогда ничего толком не знал о том, как ты строил свою карьеру. Он, разумеется, всегда знал, что ты, папа, его сосед. Но, похоже, до прошлого года и понятия не имел, что ты вообще имеешь какое-то отношение к миру искусства, — во всяком случае, до тех пор, пока вы не начали брачные переговоры.

— А вот тут ты глубоко заблуждаешься, Сэцуко, — усмехнулся я. — Мы с доктором Сайто друг о друге знали давно и частенько, встретившись на улице, обменивались новостями, касавшимися как раз мира искусства.

— Ну, тогда я, конечно же, ошибаюсь. Прости, папа. И все-таки мне очень хотелось бы подчеркнуть, что никто и никогда не рассматривал твое, папа, прошлое с позиций обвинения. И мы все очень надеемся, что ты перестанешь наконец думать о себе так, как некоторые люди вроде того несчастного композитора.

Я не стал настаивать на продолжении этого спора. Помнится, мы с Сэцуко вскоре принялись обсуждать какие-то повседневные вопросы. И все же моя дочь, несомненно, серьезно заблуждалась относительно того, о чем говорила со мной в то утро. Совершенно невозможно, например, чтобы доктор Сайто все эти годы действительно ничего не знал о моей репутации как художника. И когда я в тот вечер, после нашего семейного ужина, попытался заставить Таро хотя бы косвенно подтвердить мою правоту, то затеял это исключительно ради Сэцуко; ведь сам я никаких сомнений на сей счет никогда не имел. И я отлично помню тот солнечный день, лет шестнадцать назад, когда я как раз поправлял изгородь возле нашего нового дома, а доктор Сайто остановился рядом со мной и, прочитав мою фамилию на стойке ворот, сказал: «Для нас большая честь иметь в соседях такого знаменитого художника, как вы». Я совершенно отчетливо помню эту встречу. Нет, Сэцуко, конечно же, ошибается.

Вчера утром, получив известие о смерти Мацуды, я приготовил себе легкий ланч и вышел прогуляться.

Денек выдался приятно теплый; я спустился к подножию холма, ступил на Мост Сомнений и огляделся. Небо сияло чистой синевой, а невдалеке, на берегу реки, примерно там, где начинались новые кварталы многоквартирных домов, я увидел двух маленьких мальчиков с удочками и некоторое время наблюдал за ними, одновременно прокручивая в голове печальное известие о смерти Мацуды.

С тех пор как мы с ним восстановили отношения — во время переговоров по поводу брака Норико, — я намеревался почаще наведываться к нему, однако мне удалось снова выбраться в Аракаву лишь где-то с месяц назад. Решение поехать к Мацуде возникло у меня абсолютно спонтанно; я и понятия не имел в то время, как близок его конец. Возможно, Мацуда умер чуть более счастливым, оттого что сумел в тот день поделиться со мною своими мыслями.