Не отпускай меня - Исигуро Кадзуо

В следующую секунду ничего такого в ее взгляде уже не было, и все у нас пошло как обычно, но мы обе в тот день испытали встряску. Мне стало очевидно, что Рут мне не доверяет, и, насколько я могу судить, сама она, может быть, именно тогда вполне это поняла. Как бы то ни было, атмосфера после той встречи ухудшилась еще больше. Словно мы выпустили что-то на свободу и не только ничего этим не прояснили, но и волей-неволей сильней прежнего почувствовали то, что стояло между нами. Дошло до того, что, прежде чем подняться к ней, я по нескольку минут сидела в машине и собиралась с духом. После одного такого посещения, когда мы, пока я проводила с ней все контрольные процедуры, даже рта не раскрыли и потом просто сидели в гробовом молчании, я чуть было не доложила им, что не справляюсь, что мне лучше отказаться от роли помощницы Рут. Но тут все опять изменилось — теперь из-за лодки.

Кто его знает, как такое получается. Иногда начнется с какой-нибудь шутки, иногда со слуха. В считанные дни распространяется от центра к центру по всей стране, и вот уже про это толкуют все доноры до единого. На сей раз — лодка. Впервые я услышала о ней от двух своих доноров в Северном Уэльсе. А через несколько дней на эту тему завела разговор Рут. Я была очень рада, что у нас нашлось о чем поговорить, и стала ее расспрашивать.

— Тут донор один есть этажом выше, — сказала Рут. — Его помощник ездил туда смотреть. Говорит, недалеко от дороги, так что спокойно можно подойти. Эта лодка сидит там на мели, а вокруг болото.

— Как она туда попала?

— Откуда я знаю? Может, владелец решил вот так от нее избавиться. Или в какой-нибудь год, когда все было затоплено, она прибилась туда и застряла. Неизвестно. Говорят — старая рыбацкая лодка. С кабинкой на двух рыбаков, чтобы укрыться в непогоду.

В следующие мои несколько посещений она всякий раз находила случай упомянуть про лодку. Потом однажды, когда она заговорила о том, что одного донора из ее центра помощник возил туда смотреть, я сказала:

— Это не очень близко, как ты понимаешь. Час, а то и полтора езды.

— Я ведь ни о чем тебя не прошу. Я прекрасно знаю, что на тебе и другие доноры.

— Но я же вижу — ты хочешь. У тебя есть желание взглянуть на эту лодку?

— Пожалуй, да. Есть желание. Сидишь тут день за днем… Хорошо бы что-нибудь такое увидеть.

— А как ты считаешь, — спросила я мягко, без тени насмешки, — если мы решим туда отправиться, не подумать ли о том, чтобы заехать к Томми? Потому что его центр совсем недалеко от места, где вроде бы находится эта лодка.

Лицо Рут поначалу ничего не выразило.

— Подумать, наверно, можно, — сказала она. Потом засмеялась: — Честное слово, Кэти, я не только из-за этого все уши тебе прожужжала насчет лодки. Я действительно хочу на нее взглянуть. Столько времени по больницам, потом здесь взаперти сидишь. Такие вещи теперь больше значат, чем когда-то. Но ладно уж, не буду скрывать: я знала. Я знала, что Томми в кингсфилдском центре.

— Ты уверена, что хочешь с ним повидаться?

— Да, — ответила она без колебаний, глядя мне в глаза. — Да, хочу. — Потом тихо добавила: — Я ведь очень давно его не видела. С самых Коттеджей.

И тогда-то мы наконец заговорили про Томми. По-крупному ничего, впрочем, обсуждать не стали, нового я узнала очень мало. Но нам обеим, мне кажется, стало легче уже от того, что мы перестали о нем молчать. Рут сказала мне, что ко времени ее отъезда из Коттеджей (она простилась с ними осенью, вскоре после меня) они с Томми, по существу, разошлись.

— На курсы нас с ним так или иначе определили в разные места, — продолжала она, — и разрывать отношения по всем правилам особого смысла не было. Так что мы продолжали считаться парой, пока я не уехала.

Дальше мы на той стадии в тему не углублялись.

Что касается лодки, я в тот день не сказала насчет поездки ни «да», ни «нет». Но Рут недели две потом всякий раз об этом заговаривала, и план сам собой становился все более определенным, пока наконец я через знакомого не послала весточку помощнику Томми, где говорилось, что если Томми не будет против, то мы заедем в Кингсфилд в определенный день на следующей неделе.

Мне в то время почти не приходилось бывать в Кингсфилде, поэтому мы по дороге туда несколько раз останавливались поглядеть на карту и, несмотря на все старания, на несколько минут опоздали. По сравнению с другими этот реабилитационный центр не очень хорошо оборудован и неудачно расположен, и если бы не ассоциации, которые у меня теперь есть, Кингсфилд не был бы сейчас для меня таким местом, куда хочется поехать. Центр находится на отшибе, добираться туда неудобно, а ощущения настоящего спокойствия и тишины там все равно не возникает. Постоянно слышно движение по большому шоссе за забором, и все время такое чувство, что переоборудование здесь не доведено как следует до конца. Во многие донорские палаты не въезжает кресло-каталка, вдобавок в одних там душно, в других, наоборот, гуляют сквозняки. Очень мало ванных комнат, а какие есть, те трудно содержать в чистоте, зимой в них холодно, и расположены они в целом слишком далеко от палат. Словом, Кингсфилд очень сильно уступает, например, дуврскому центру, куда поместили Рут, с блестящим кафелем и двойными окнами, которые плотно закрываются одним поворотом ручки.

Позднее, когда Кингсфилд уже стал мне знаком и дорог, я увидела в одном из его административных зданий черно-белую фотографию в рамке, сделанную до переоборудования, когда здесь еще был кемпинг для обычных семей. Снимок относится, вероятно, к концу пятидесятых или началу шестидесятых, и на нем виден большой прямоугольный плавательный бассейн с беззаботной отдыхающей публикой: дети, родители — все плещутся и весело проводят время. Вокруг бассейна сплошь бетон, но люди поставили себе шезлонги и большие круглые тенты. Когда я впервые это увидела, я не сразу узнала то, что доноры сейчас называют Площадью, — место, где ставят машины все посетители центра. Бассейн, конечно, засыпан и забетонирован, но контур его остался, и у одного края — кстати, пример незавершенности, о которой я говорила, — они сохранили металлический остов вышки для прыжков. Только когда я взглянула на фотографию, мне стало понятно, что это за остов и зачем он здесь, и с тех пор всякий раз, как я его вижу, мне невольно представляется ныряльщик, которого встретит не вода, а бетон.

Я бы вообще, может быть, не распознала эту Площадь на снимке, если бы не белые, казарменного типа двухэтажные строения на заднем плане по сторонам бассейна. Там, судя по всему, отдыхающие ночевали, и, хотя внутри все наверняка сильно изменилось, внешний вид строений остался почти неизменным. В каком-то смысле, я думаю, Площадь сегодня играет примерно такую же роль, как в то время бассейн. Это здесь главное место общения: доноры выходят сюда подышать воздухом и поболтать. На Площади стоит несколько деревянных скамеек, но доноры, особенно в жару и в дождь, предпочитают собираться под навесом, в который переходит плоская крыша корпуса отдыха, расположенного с дальней стороны за старой вышкой для прыжков.

В тот день, когда я повезла Рут в Кингсфилд, было пасмурно и прохладно, и Площадь была пуста, если не считать шести-семи неясно видимых фигур под этим навесом. Когда я остановила машину в прямоугольнике бывшего бассейна (о чем я тогда, конечно, не знала), одна из фигур, отделившись от группы, двинулась к нам, и я увидела, что это Томми. На нем была выцветшая зеленая тренировочная куртка, и он заметно отяжелел за прошедшие годы.

Рут, сидевшую около меня, вдруг охватила паника:

— Слушай, что нам делать — выйти? Нет, нет, не надо. Тут остаемся, тут.

Не знаю, как я собиралась поступить, но когда Рут это сказала, я почему-то, не раздумывая толком, взяла и вышла из машины. Рут осталась сидеть, и поэтому Томми, когда приблизился, посмотрел вначале на меня и обнял меня первой. От него шел слабый запах чего-то медицинского, чего именно — я не могла разобрать. Потом, хотя между нами еще ничего не было сказано, мы оба почувствовали, что Рут смотрит на нас из машины, и отстранились друг от друга.

Ветровое стекло было полно отраженным небом, и видеть Рут я поэтому могла не очень хорошо. Но мне показалось, что лицо у нее серьезное и неподвижное, словно она смотрит спектакль, где мы с Томми — актеры. Что-то странное было в ее взгляде, и мне из-за этого стало чуточку не по себе. Томми прошел мимо меня к машине, открыл заднюю дверь, сел на сиденье, и я в свой черед увидела через стекло, как они здороваются, обмениваются короткими фразами, потом вежливо чмокают друг друга в щеки.

Через Площадь из-под навеса на нас смотрели другие доноры, и хотя никакой враждебности я в них не почувствовала, мне вдруг захотелось как можно скорее уехать. Но я заставила себя не спешить с возвращением в машину, чтобы Томми и Рут могли немножко побыть наедине.