ПАДЕНИЕ АНГЕЛА - Мисима Юкио

Тору выпил кофе, и взгляд его оживился. Но смотреть было особенно не на что. Он посмотрел на осадок, оставшийся от кофе на дне чашки. Это дно, такое же круглое, как окуляры зрительной трубы, было из толстого непрозрачного фаянса и не пропускало взгляд Тору дальше. Казалось, окружающее Тору общество аккуратно выставило на дне чашки свое белое фарфоровое дно.

Фурудзава, не поворачиваясь к Тору лицом, вдруг произнес, будто бросая в пепельницу окурок:

— Ты когда-нибудь думал о самоубийстве?

Тору от удивления широко раскрыл глаза:

— Нет.

— Не смотри на меня такими глазами! Я не хочу сказать, что я всерьез задумывался над этим. Я вообще не терплю слабости самоубийц. Есть только один вид самоубийства, который можно оправдать. Это смерть ради самооправдания.

— Что же это такое?

— Тебе интересно?

— Да, вообще-то интересно.

— Хорошо, я расскажу…

Например, история о мышке, которая верила, что она кошка. Почему-то эта мышка, проанализировав себя со всех сторон, уверовала, что она кошка. Глядя на других мышей, она считала их просто своей едой, но не ела только потому, что те не знали, что она кошка.

— Должно быть, это была довольно большая мышь.

— Большая или маленькая — не в этом дело. Дело в вере. Это мышка считала, что ее мышиная форма — это всего лишь временное обличье, в которое заключено сознание кошки. Мышка верила в идею и не верила в форму. Для нее было достаточно сознания кошки, она не чувствовала потребности в воплощении этого сознания. Она прямо-таки с удовольствием презирала воплощение.

Но однажды… — Фурудзава подтолкнул очки кончиком пальца, по бокам у носа прорезались морщинки. — Но однажды эта мышка повстречалась с настоящей кошкой.

«Я тебя съем», — сказала кошка. «Нет, ты не можешь съесть меня», — ответила мышка. «Почему?» «Да потому, что кошки не едят кошек. Это принципиально невозможно. И еще, ведь я, несмотря на свой вид, кошка». Услышав это, кошка опрокинулась на спину от смеха. Она смеялась, тряся усами, дрыгая в воздухе передними лапами, сотрясаясь покрытым мягким белым пушком брюшком. Потом вскочила, схватила мышь и собралась ее съесть. Мышка закричала: «Почему ты хочешь съесть меня?» «Потому что ты мышь». «Нет, я кошка. Кошка не может съесть кошку». «Нет, ты мышь». «Я кошка!» «Тогда докажи это».

Мышка бросилась в стоявшую рядом лохань с бельем, над которым стояла мыльная пена, и погибла. Кошка намочила лапу, лизнула ее, вкус порошка ей не понравился, и она, оставив всплывший трупик мышки, удалилась. Понятно, почему она ушла. Потому что мышь оказалась несъедобной.

Поступок мышки и есть то, что я называю самоубийством ради самооправдания. Однако это не значит, что она тем самым смогла заставить кошку признать ее кошкой — прыгнувшая навстречу смерти мышка это определенно понимала. Но она была мудрой, храброй, преисполненной чувства собственного достоинства. Она осознавала свои мышиные свойства. Во-первых, как ни посмотри, внешне она была мышью и, во-вторых, представляла в этом плане еду для кошки. С тем, что было вызвано первым признаком, она сразу смирилась. И поплатилась за то, что ее сознание игнорировало тело. Но на второе свойство мышка некоторым образом надеялась. Надеялась, что сможет доказать «Я не была мышью!» по меньшей мере двумя способами — во-первых, умереть на глазах кошки, не будучи ею съеденной, а во-вторых, превратить себя в «несъедобный продукт». После того как доказано утверждение «Я не была мышью!», доказать утверждение «Я была кошкой» значительно проще. Потому что, если тот, кто был в обличье мыши, оказался не мышью, значит, он может оказаться кем угодно. Таким образом, мышка своим самоубийством достигла цели — она оправдала себя… как ты считаешь?

Тору слушал, пытаясь в душе определить значимость притчи, рассказанной юношей.

Фурудзава, точно, не раз излагал про себя и совершенствовал эту историю. И вообще, Тору, присмотревшись, обратил внимание на несоответствие внешнего облика и внутреннего мира своего учителя.

Хорошо, если Фурудзава рассказал свою историю ради того, чтобы изложить свои собственные проблемы, а что, если он уже обнаружил что-то в Тору и хотел намекнуть на это — тут нужно быть осторожным. За Тору шпионили, пытаясь нащупать что-то в его душе. Да нет, такой опасности вроде бы не существует. Заговорившая душа Фурудзавы все больше погружала принадлежащее ей тело в такие глубины, что глаза Фурудзавы ничего не выражали.